Анатолий Чупринский - Емеля

Поэт Емеля и цыганка Яна одновременно потрясли головами, раскрыли глаза и недоуменно начали осматриваться вокруг. Будто только что проснулись.

— Слушай, это… цыганка! — удивленно спросил Емеля, — Ты меня что, отравить хотела? Зачем?

— Да какая она цыганка-а! — вскричала Яга, — Разуй глаза, рифмоплет!

Яга схватила Яну за руку, резко дернула на себя и подняла со скамейки. Одним движением она сдернула с ее головы черный парик, другим разом стянула с нее все разноцветные юбки. Яна осталась в одной мини-юбке. Очень симпатичной, кстати.

— Яна-а!? Ты-ы!? — ошарашено прошептал Емеля, — Зачем все это? Зачем ты хотела меня отравить?

— Себя тоже! — быстро ответила Яна, — Чтоб быть вместе. Навеки!

Великий Дирижер тут же взмахнул палочкой, и невидимый оркестр грянул марш Мендельсона! Каждый знает, в каких случаях его исполняют.

— Да, погоди ты! — раздраженно бросила Яга Дирижеру, — Еще не вечер!

— По-моему, давным-давно пора! — отозвалась из бадьи Щука, — Чего тянуть?

Царевна Яна и поэт-самоучка Емеля смотрели друг на друга. Великий Дирижер некстати, громко закашлялся. Достал платок и громко высморкался.

— Поразительно бестактный тип! — откомментировала Яга.

Дирижер спрятал платок, взмахнул палочкой и…

Странное дело, но почему-то не зазвучало никакой симфонии. Ни звука!

Все, присутствующие на поляне перед колодцем, только недоуменно переглядывались. Дирижер размахивал палочкой, а музыки почему-то не было. Хоть тресни.

— В чем дело? — сдерживаясь, спросила Яга.

— Посмотрите на них! — свистящим шепотом произнесла Щека.

Емеля и Яна сидели на скамеечке, крепко обнявшись, и, совершенно очевидно, оба спали беспробудным сном. Оба крепко утомились. Дело понятное.

Когда уже совсем смеркалось, под окнами дворца со стороны дворницкой появился странный незнакомец. В дырявом цилиндре, в дырявых сапогах с ботфортами, через плечо котомка. Он долго всматривался в окна. Потом осторожно кинул в одно из них небольшой камень.

— Клара-а! — полушепотом произнес он, — Это я — Карл! Я вернулся.

В окне, в которое целил Карл, шевельнулась занавеска. Возник женский силуэт.

— Кто там? — тревожно спросила Клара.

— Это я… Я вернулся…

Довольно долго силуэт в проеме окна никак не реагировал.

— Что вам угодно? — наконец, тоже полушепотом, спросила Клара.

— Я виноват. Я чудовищно виноват перед тобой. Давай начнем все сначала, а? Я долго искал тебя. По всем странам и дворцам. Чтоб попросить у тебя прощения. Давай начнем сначала, а?

— Что вам угодно? — уже менее уверенным тоном повторила сверху Клара.

— Хочу вернуть твои украшения.

— Уходите! Я вас вычеркнула из своей жизни! — донеслось сверху.

Довольно долго обе фигуры, и внизу под окном, и в проеме окна, молчали. Стало уже совсем темно. Где-то тревожно залаяли собаки.

— Клара! Я замерз! И три дня ничего не ел!

— Уходите! Я вас знать не желаю!

— Клара! Сбрось мне лестницу. Я только погреюсь у твоего камина и уйду. Теперь уже навсегда, — продолжал в темноте настаивать Карл, — Я должен вернуть тебе драгоценности. Не пустишь, я замерзну под окнами и умру!

Силуэт в окне никак не реагировал. Даже не шевелился.

— Моя смерть будет на твоей совести! — почти в полный голос заявил Карл.

Ответом ему было стоическое молчание фигуры в окне.

Только сторожевые собаки лаяли вдали.

— Прощай! — обречено, уже в полной темноте сказал Карл, — Прощай! И помни! Я всегда любил только тебя одну!

В темноте едва можно было, с трудом различить сгорбленную фигуру, которая поправила котомку на спине и медленно побрела вглубь сада.

Когда Карл уже почти скрылся в темноте сада, сверху, со странным осторожным грохотом, спустилась веревочная лестница.

Сердце женское, как известно, не камень. Самая древняя истина.

Мчалась по российскому бездорожью Печь. Валил из длинной трубы черный дым. Восседали на ней ОН и ОНА. И даже по сторонам не смотрели. Исключительно друг на друга. Оно и понятно, любовь — не картошка, дело серьезное.

Впереди печи ехал Байкер на своем ревущем чудовище. Прикрепил на длинном шесте красное знамя и непрерывно сигналил всеми мигалками, крякалками, вспышками. Сгонял с дороги гусей, уток, поросят и прочую домашнюю живность. За спиной у него на заднем сидении сидела Яга. Тоже вся в черном кожаном. Прижавшись к Байкеру всем телом, крепко обхватив его руками, она, зажмурившись, счастливо улыбалась.

Сзади печи, чуть поотстав, как почетный эскорт, три всадника. Уже знакомый нам Добрыня Никитич, Алеша Попович и, разумеется, Илья Муромец. Лица у всех строгие, сосредоточенные. При исполнении.