Лазарь Карелин - Девочка с красками

- Мы спрашиваем тебя, Николай, ради чего бросил ты семью? - перебивая сестру, громогласно заговорила Лиза. Всё стало на свои места - и голоса, и взрослые морщины на лицах, вернувшие этим лицам нынешнюю озабоченность, нынешние тревоги. - Мы спрашиваем тебя, Николай, ещё и о том, зачем ты вдруг спустя три года прискакал сюда? Многое улеглось уже за эти три года, многое определилось. Не жестоко ли всё это вновь ворошить? Ты подумал о жене, подумал о дочери?

- Мы спрашиваем обо всём этом как друзья, и твои и

Машины, - миролюбиво проговорила Оля. - Пойми, три года - это слишком большой срок для эксперимента. Но, может быть, мы чего-то все катастрофически не понимаем в твоей истории?

- А он-то сам понимает? - окончательно вернув своему голосу этакую врачебно-хирургическую безапелляционность, спросила Лиза.

- Это было бы ужасно, если бы и он сам не понимал, что творит, - до предела использовав своё умение говорить вкрадчиво, заметила Оля.

- Может быть, и ужасно, - отвернувшись от сестёр и тщетно ловя лицом куда-то подевавшийся с реки ветер, глухо сказал Николай Андреевич. - Теперь, когда разбираешься, всё кажется нелепостью, всё кажется вздорным, ничтожным. Но…

- Объясни, объясни - это очень интересно! - оживилась Ольга. - Смотри, Лиза, оказывается, для любого неблаговидного поступка есть своё «но».

- Смотрю! Довольно жалкая картина!

- Но… - упрямо наклонил голову Николай Андреевич. - Это когда начнёшь разбираться. А сперва кажется всё иначе. Мне казалось, что мне надо уехать, обязательно надо уехать из этого крохотного городка. Я архитектор, а не строитель изб. Разве я был не прав, когда пустился в путь - в большой город, к большому делу? Не прав? Мне казалось, что мой отъезд ничего не нарушит. Жена не могла уехать - её выбрали судьёй. Я не мог остаться - мне нечего было тут делать. Разве всё это так уж фантастично, так необъяснимо?

- А что же случилось потом? - спросила Оля. - Почему твой отъезд стал смахивать на побег?

- Не знаю, сам не знаю, как это всё дальше получилось. Может быть, не хотел возвращаться ни с чем.

- Обуяла гордыня? - насмешливо спросила Лиза.

- Не знаю, не знаю, что там меня обуяло. Уехал, вырвался к делу. Ну, а там затянулось всё, запуталось. Да, не хотелось возвращаться ни с чем. Слишком много было обещано, слишком многим было пожертвовано…

- Да, сложный случай. - Насмешливая улыбка так и осталась на властном лице женщины-хирурга. - Как у нас говорят: больной не операбелен.

- Тебе бы всё оперировать, - грустно усмехнулся Николай Андреевич.

- Ну хорошо, а зачем же тогда вернулся? - спросила Оля. - Какова, так сказать, цель твоего нынешнего приезда, если допустить, что ты не дитя и понимаешь, что такая женщина, как Маша…

- Довольно! - вдруг решительно распрямился Николай Андреевич.

Вот же он, вот же он, этот ветер с реки. Он идёт поверху, и надо стоять очень прямо, чтобы дотянуться до него лицом.

- Довольно, разберусь как-нибудь сам!

Николай Андреевич стремительно перешагнул порог древней башни, где столь внезапно учинили ему суд и расправу его школьные друзья, и зашагал к городу, идя на ветер - сперва вниз по тропинке к реке, а потом этой же тропинкой круто в гору и к городу.

Покуда происходил весь этот разговор, столь непременный между друзьями в подобных случаях и столь всегда бесплодный, Таня всё топталась в пыльном палисаднике перед судом, не зная, как добыть ей из него свою маму. Зайти? Страшно. И не велено. Но ничего, что не велено.

Просто страшно туда идти. Ещё страшнее, чем в пахнущую больницей гостиницу. А ведь в гостиницу её провожал Черепанов. Теперь бы она с ним не пошла. Вот и нет у неё этого друга.

Он обманул её, он показался ей хорошим, вовсе не злым, как бы он там ни чудил и ни бранился, чтобы там о нём ни говорили другие. Она ошиблась. Он злой, скверный, жадный старик. Ох, как всё горько, как всё сложно!

Таня пошла вдоль зарешечённых окон суда, заглядывая в их тёмную глубь, нет ли где-нибудь там её мамы. Несколько окон вели в зал, который уже начал пустеть, где мамы её уже не было. Куда же она подевалась? От окна к окну переходила Таня, пугливо оглядываясь на выходящих из суда людей.

Она боялась, что её сейчас станут прогонять отсюда, а ей обязательно надо было ещё хоть раз, хоть через зарешечённое окно поглядеть на мать.