Любовь Воронкова - Детство на окраине

Иногда Соне очень не хотелось вставать утром, особенно если была плохая погода. Иногда проснется, а в окно стучит дождь, темно, пасмурно. Так бы и завернулась опять в одеяло, так бы и зарылась поглубже в мягкую подушку и отправилась бы в веселую страну снов… Соне постоянно снились сны, яркие, раскрашенные, интересные, как книжки…

Но мама негромко звала ее, будила. Соня чувствовала, что маме жалко будить ее. Но что ж делать — молоко надо нести, а маме некогда. И Соня покорно вставала, одевалась и, не завтракая, отправлялась со своим бидончиком.

Но было уже лето, непогода случалась редко. Обычно Соню встречало ясное голубое утро. Рано вставать все равно не хотелось. Но как только вышла на улицу, то уже и весела и рада, что встала, что увидела голубое еще, прохладное небо, рада, что свежий ветерок дышит ей в лицо, что тополя шелестят и поблескивают полированной листвой… А откуда-то с вокзалов зовут, зовут далекие гудки поездов. И снова возникали неясные желания — куда-то ехать, куда-то мчаться, увидеть неизвестный, таинственный, никогда не виденный мир.

Соня шла вверх по Старой Божедомке, сосредоточенно семеня ногами и опустив глаза. Она по-прежнему боялась прохожих, прижималась к стене, стремилась быть незаметной, невидимой. Проходила мимо окна с игрушками, к которому она бегала зимой смотреть елочные украшения. Но окно было на той стороне, полное красивых кукол, солдатиков, игрушечной посуды и лошадок, а переходить на ту сторону и смотреть на игрушки было некогда. И Соня проходила мимо, только издали любуясь сокровищами, глядевшими на нее из-за толстого стекла.

Свернув в Троицкий переулок, Соня для развлечения рассматривала дома. Вот этот похож на молодого хозяина Андрея Лукича Прокофьева, весь подобранный, чопорный, замкнутый. Казалось, он холодно глядит на Соню своими узкими высокими окнами и думает: уж не хочет ли эта девчонка войти в мое закрытое парадное?

А вот этот дом, весь расписной, из белых и красных кирпичиков, чем-то напоминает чернобровую Паню, когда она в праздник нарядится в яркую, расшитую кофту. Он веселый и приветливый, Соне очень хотелось бы войти туда. Но Бартоны живут дальше, в ничем не замечательном сером доме, на третьем этаже. Соня поднималась по узкой каменной лестнице и тихонько стучала в дверь — до звонка она дотянуться не могла. Дверь открывалась, седая полная старуха — бабушка Бартон — принимала у Сони бидончик. Соня стояла на площадке у закрытой двери и ждала, когда бабушка вынесет ей пустой бидончик, и уходила обратно. Денег Бартоны ей не платили — они брали молоко в кредит, то есть в долг.

Соня уже не тяготилась этой своей обязанностью, она привыкла к ней и как-то не замечала ее.

Однажды, возвращаясь с пустым бидончиком, Соня увидела что-то новое в своем дворе. У серого флигеля стоял полок с вещами — приехали еще какие-то жильцы. По вещам Соня сразу увидела, что это «богатые». У них был гардероб и мягкий синий диван с валиками и подушками.

Лизка и Коська были уже тут.

— Всю квартиру занимают, — в восторге прохрипела Лизка, — три комнаты!

Очень хотелось посмотреть на новых жильцов. Но мама увидела ее в окно из сеней и позвала чай пить:

— Где ты там пропала? Уж я думала — случилось что!

Если запоздаешь на минуту, маме уже кажется, что обязательно что-нибудь случилось.

После чая Соня тут же побежала посмотреть, кто приехал. У подводы стоял белокурый господин в пиджаке, при галстуке. Он расплачивался с извозчиком, держа в руке портмоне. Ребятишки, сбившись в кучку, рассматривали его. Соня подбежала к Лизке и тоже стала рассматривать нового жильца. Но он не замечал их. А когда случайно взглянул в их сторону, ребятишки притихли — такие строгие и холодные были у него глаза.

— Это отец ихний… — прошептала Лизка. — Семенов. Он подрядчик.

— Какой подрядчик? — спросила Соня.

— А я почем знаю какой! Это Федор прачке Пане рассказывал. А я слышала. Богатый! И дети у них — две девочки.

У Сони, словно от какого-то недоброго предчувствия, стало тревожно на душе. Чужие девочки у них во дворе — как-то они будут дружить с ними…

Вскоре извозчик уехал, Семенов ушел. А во двор выбежали две девочки, сестры Семеновы. С ними вышла их мать, красивая, затянутая в корсет, с узкими черными глазами и с ямочками на щеках. Она оглянулась вокруг и сказала с недоброй усмешкой:

— Да… заехали! Надо бы хуже, да некуда. — А потом поглядела на ребятишек: — Чумазые… оборванцы какие-то. Да, заехали!