Кэтрин Патерсон - Странствие Парка

— Было здорово, — ответил Парк. — Можно, следующий раз будет завтра?

— Посмотрим, — произнес Фрэнк и кивнул головой в знак согласия.

Ночью Парк проснулся, впечатления сегодняшнего дня не давали ему уснуть. Он лежал в кровати и воображал, как целится в старую мишень отца. В этот раз первые три выстрела были в пятерку, потом пошли десятки. Наконец — в яблочко! «Молодец, сын!» Он обернулся на одобрительный возглас и увидел загорелого мужчину в фуражке пилота, который радостно улыбался мальчику.

Интересно, положил ли Фрэнк ключи от шкафа с оружием обратно в кухонный ящик? Заперев шкаф, дядя пошел на кухню, но мальчик задержался на веранде. Он не хотел, чтобы Фрэнк думал, будто Парк подглядывает, где хранятся ключи. Конечно, он не возьмет винтовку без Фрэнка, и все-таки он умирал от любопытства. Если дядя положил ключи на то же место, значит, он ему доверяет, ведь так?

Мальчик больше не мог оставаться в постели. Он беспокойно вертелся, словно его собственный старый хомяк, который по ночам раздражал маму бесконечной беготней в маленьком колесе: клик-тити, клик-тити, клик-тити. Она заставила отдать хомяка. Потом почувствовала себя виноватой и купила Парку взамен золотую рыбку. Вы когда-нибудь пробовали поймать руками золотую рыбку? Она умерла. Не потому, что ее часто ловили, скорее потому, что никто о ней не заботился.

Парк вылез из-под одеяла и натянул толстовку [37] ТОЛСТОВКА — современное значение — мужская теплая трикотажная кофта с круглым воротом или капюшоном и с нашивками различных сообществ. — ночью было прохладно. В городе летом жарко даже ночью. Иногда по ночам он лежал, мокрый от пота, и с трудом мог дышать. На цыпочках мальчик спустился вниз.

Вдруг, когда он был на последней ступеньке, послышалось нечто, что пригвоздило мальчика к полу. Он никогда не слышал крика взрослого человека, разве что в кино, но это было другое.

Парк подкрался к спальне и приложил ухо к двери. Точно. Старик внутри рыдал, душераздирающе рыдал. Почему? Ему больно? Одиноко? Он рассержен? Что случилось такого ужасного, чтобы человек, всю жизнь прослуживший в армии, — полковник, ветеран (Парк в этом не сомневался) многих сражений — что может заставить солдата и героя громко рыдать посреди ночи?

Второй раз за день он стоял за дверью и слушал, как внутри кто-то плачет. Поросеночек шпионит. Так нехорошо поступать, никто не спорит. Это его не касается. Но, ради всего святого, там же не чужой человек, там рыдает его дед, его родной дед. Нужно что-то сделать. Может, позвать миссис Дейвенпорт? Или Фрэнка? А может… может, просто распахнуть эту тяжеленную дверь и узнать, все ли в порядке?

Его рука сжала ручку двери. Показалось? Или рыдания, правда, стали громче и безутешней? Мальчик отпрянул.

«Как бы я себя чувствовал, если бы кто-то застал меня рыдающим? А я только ребенок. А вдруг ему нужна помощь? Вдруг ему так больно, что он не может дотянуться до звонка или еще что-нибудь?»

Парк едва коснулся ручки. Дверь распахнулась.

У кровати стояла лампа, ее свет мягко ложился на подушку. На подушке никого не было. У Парка чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Тут он его увидел. Старик стоял, опираясь всем телом на железные ходунки. Рыдания резко смолкли, а его голова начала поворачиваться из стороны в сторону, чтобы увидеть незваного гостя.

Парк открыл рот, но там все пересохло. Он хотел что-то сказать.

«С вами все в порядке? Что стряслось? Вам помочь?»

Хоть что-нибудь.

Хаааааааааа.

Дикий вой, именно вой, больше похожий на крик раненого животного, чем на человеческий крик.

Хаааааа.

Парк повернулся и бросился прочь от этого вопля.

Ему было холодно. Так холодно, что уже никогда не согреться. Он хотел встать и достать из шкафа второе одеяло, но не мог заставить себя пошевелиться. Если он высунет голову из-под одеяла, то снова услышит этот вопль.

Он застыл.

Хаааа. Хаааа.

Так тихо, что непонятно, не кажется ли ему. Парк засунул голову под подушку и накрылся сверху одеялом.

Хаааа. Хаааа.

Он знал, что не должен был смотреть. Не должен был открывать дверь. Не должен был заглядывать. Но он заглянул. Он увидел то, что никто не может увидеть и жить дальше.

Холод снова сжал его сердце. Он свернулся клубком, но ничего не помогало. Он увидел, и теперь он проклят. Зачем, ну зачем он открыл эту дверь? Зачем пошел бродить ночью? Зачем спустился вниз? Зачем, Господи, зачем только он приехал в это ужасное место?