Анвер Бикчентаев - Семь атаманов и один судья

Это было здорово, когда человек рыдал из-за чего-то очень стоящего!

Вот тут-то и почувствовали атаманы потребность выяснить у Седого, что же такое добро и вообще кто такой настоящий человек?

Подобное обращение, по существу, означало, что Последняя улица беспрекословно признает власть вожатого. За этой настойчивой мольбой стояло, хочешь того или нет, одно-единственное утверждение: вы наш!

Однако Седой не спешил объявить, что я, мол, ваш. Он и не собирался бросаться в мальчишечьи объятия.

Он, естественно, одним словом мог бы объяснить, что такое добро и кто такой настоящий благородный человек. Ни у кого не было сомнения в том, что он в своей жизни повидал и добропорядочных, и добродетельных, и добросердечных, и доброжелательных людей, но ответил он одним словом:

— Думайте! — И добавил: — Пошевелите мозгами!

Он знал про все подвиги, на какие только способны бывают мальчишки и девчонки, однако не спешил подносить свои мысли на блюдечке: «Нате, мол, попробуйте. Может, дескать, подойдет?»

Вместо этого он начал рассказывать о себе. Ведь здорово, хорошо, когда человек честно говорит о своей жизни, не утаивая удачи и ошибки, все подряд, все заодно.

— Это случилось давным-давно, может, лет сорок пять, а может, и все пятьдесят назад, — начал вспоминать Седой. — В той школе, где я учился, был мальчишка с нерусским именем Булат. Ну, такой старательный и спокойный пацан. О том, что он татарин, я знать не знал и думать не думал. Но однажды после урока истории, на котором учитель рассказывал нам о военных походах древних татар и о том, как они захватили Киев, произошел страшный случай. Трое учеников из нашего класса набросились на Булата и стали лупить его. Это, конечно, происходило на перемене под лестницей. На сорок учеников всегда могут найтись вот такие трое несмышленых. Я, естественно, с ходу бросился защищать Булата. А драться я умел. Об этом вся школа знала. Когда закончилась потасовка, я сказал тем мальчишкам, которые затеяли бузу: «Неужели вы вдруг решили, что именно Булат осаждал Киев? Только идиот станет размахивать кулаками из-за того, что происходило почти тысячу лет назад…»

Почему я вам об этом рассказываю? Потому, что умение дорожить интернациональной дружбой помогло мне всю жизнь оставаться счастливым человеком. При мне никогда нельзя было обижать или оскорблять представителей другого народа. Это привело меня потом в Испанию, когда в той многострадальной стране происходила гражданская война. Первые две пули, ранившие меня под Мадридом, прошли вот тут…

И Седой показал то место, почти, что у сердца.

— Вы, наверное, думаете, что очень легко быть справедливым? Это не совсем так. Человек, отстаивающий справедливость, часто наживает неприятности, сам попадает в беду. Порою он рискует своим благополучием, карьерой, даже жизнью. Я вам расскажу еще один случай, который произошел со мной на фронте. На очень опасном участке, почти в полуокружении, осталась одна из наших «катюш». Что-то случилось с мотором. В подобных условиях командир батареи обязан немедленно взорвать реактивные установки, чтобы они ни в коем случае не достались противнику, — таковы были строжайшие требования соответствующих приказов и инструкций. Однако офицер непременно решил спасти «катюшу», так как в начале войны их было мало на фронте, а нужда в них велика. Я на его месте, может быть, поступил бы точно так же… Тем более были реальные возможности спасти «катюшу».

Храбрый офицер во избежание риска заранее заминировал машину, подготовил ее к взрыву. Искусно маневрируя, ему удалось вывести «катюшу» в расположение наших частей.

Однако старший командир, не разобравшись в сути дела, поспешно отдал офицера под суд. Для формального осуждения, естественно, основания были. Военный трибунал отстранил офицера от должности, лишил воинского звания и орденов. Тем же решением он осужден был отбывать наказание в штрафной роте.

Все это произошло в мое отсутствие. Как только мне доложили о случившемся, я сам решил расследовать дело. Учел все обстоятельства, взвесил все доводы, говорящие «за» и «против». Я обратил внимание на то, что в материалах судебного дела отсутствовали факты, указывающие на то, что офицер заминировал машину, на то, что он принял все меры предосторожности. Таким образом, любой риск попасть в руки противника исключался.

Выяснив все обстоятельства, я обратился по команде. Вскоре меня принял генерал. «Понимаете ли, полковник, — спросил он, — какую ответственность вы на себя берете?» — «Понимаю!» — подтвердил я.