Лидия Чарская - Некрасивая

Поймав мой взгляд она радостно закивала своей курчавой головой и зашептала что-то, чего за дальностью расстояния не могла разобрать.

— М-lle Колынцева! — прозвучал в эту минуту голос учителя — voulez vous me repondie votre lecon? [15] Не угодно ли вам отвечать ваш урок?

Фея быстро и легко поднялась со своего места, слегка обдернула на себе белую пелеринку и легким шагом скользнула на середину класса. Она отвечала гладко и красиво и также свободно владела французским языком, как и я. Во время ответа ее матовые щеки заалели нежным румянцем и она стала почти прекрасной. За ней были вызваны еще четыре девочки и Римма Аннибал в их числе. Последняя не знала урока, путала и заикалась произнося строки басни и когда, наконец раздосадованный учитель отпустил ее на место, поставив ей двойку, африканка не мало не смущенная этим, направилась между рядами пюпитров к своей скамье то и дело задевая по голове рукой то ту, то другую из товарок.

Вскоре вслед за этим прозвучал звонок, и девочек выпустили в коридор, пока в классе открывали форточки…

Едва только я перешагнула порог комнаты, как кто-то стремительно и бурно бросился мне на шею. Я успела только рассмотреть два огненно-черные глаза; белую как кипень полоску зубов и яркие губы, полураскрытые простодушной улыбкой.

— Милая! Душенька! Не сердись на африканку! На глупышку! На дурочку! Пожалуйста не сердись! Не буду! Как Бог свят не буду, шоколадная, моя! Дай, поцелую! Вот так! Вот так! — лепетала Аннибал, покрывая мои щеки, глаза, лоб и брови градом горячих, бурных поцелуев. Потом схватила пеня за руку и крикнув: — Пойдем, я покажу тебе институт! — помчалась куда-то с быстротой стрелы, увлекая меня за собой. Я поневоле должна была следовать за ней, потому что ее сильная не по годам большая рука держала меня так крепко, что не было никакой возможности вырваться из ее цепких пальцев.

— Скорее! Беги скорее! Ну, ну же, беги, как молодой конек! Неужели же ты не умеешь еще бегать? — подбодряла она меня летя как стрела, пущенная из лука. Увы! Она сама бежала с такой стремительностью, что я едва поспевала за ней. Институтки, попадавшиеся нам на встречу, в ужасе отскакивали от нас и рассыпались в разные стороны. Их испуганные и негодующие восклицания долетали до моих ушей.

— Боже! Опять эта Аннибал взбесилась!

— Mesdames, смотрите она и новенькую начинает смущать!

— Кажется и новенькая из породы «диких»!

— Да, да! Недаром у нее вид негритянки. Похожа на Аннибал, как родная сестра.

— Боже они собьют нас с ног сию минуту… А мы, между тем бежали все быстрее и быстрее…

Вот кончился бесконечно длинный коридор. Вбежали в залу, белую красивую комнату со стенами выкрашенными под мрамор с портретами царствующих лиц изображенными во весь рост и развешенными по стенам. Из залы пулей вылетели на лестницу, поднялись в третий этаж (зал и классы находились во втором) и влетели в длинную просторную о шести окнах спальню с четырьмя рядами кроватей покрытых серыми нанковыми одеялами. Аннибал метнулась птицей к ближайшей из них ткнулась головой в жесткую подушку и, дрыгая ногами, и хохоча во все горло, кричала в голос так громко, что ее, я думаю, было слышно не только в соседней умывальной комнате, с широким желобом по стене и с целым десятком кранов, но и, на самом дальнем конце института.

— Ха, ха, ха, ха! заливалась она — вот так скачка! Как Бог свят, точно дикие лошади, или молния на небе! — и сама она говоря это казалась мне такой дикой лошадкой такой же огненной молнией в эту минуту. Ее глаза сверкали ненасытной жаждой веселья, ее белые зубы блестели, ноздри широкого носа трепетали и расширялись, а кудри так и плясали вокруг разгоряченного лица.

Вдруг радостное, восторженное выражение мигом потухло в черных глазах Риммы. Она вскочила с кровати, схватила меня за руку, впилась испуганными глазами в мое лицо.

— Новенькая! Да на тебе лица нет, что за измученный вид у тебя!.. Ишь, как побледнела разом! Да ты не умираешь ли новенькая? О, пожалуйста, не умирай!.. Голубушка! А то мне так попадет от нашей «командирши», скажет, что уморила тебя! А я как Бог свят, не виновата, что ты двух шагов пробежать не можешь! Такая кисляйка!

Ее и без того толстые губы выпятились вперед с выражением явного презрения и казались теперь еще толще. Черные глаза метали негодующее пламя. Очевидно, девочка презирала мою слабость и, благодаря своей дикости не стеснялась показывать ее. Я действительно, чувствовала себя неважно. Непривычная к такой скачке, головокружительной и безумной, я дышала прерывисто и тяжело… В моих глазах мелькали красные круги… Холодный пот выступил на лбу, ноги подкосились и, прежде чем я могла сказать хоть одно слово африканке, все мое худенькое тщедушное тело зашаталось из стороны в сторону и я тяжело рухнула на ближайшую кровать.