Рудольф Сирге: Маленький, да удаленький

На следующую ночь он добрался до места, где железная дорога проходила через большое село. Здесь было многолюдно, и Фомка временно совсем отдалился от железнодорожного полотна. По улицам, по огородам и выгонам, лишь бы вперед, не останавливаться. На одной капустной грядке он столкнулся с крольчонком. В мгновение ока тот был пойман. Тут же, на клеверной отаве, Фомка с жадностью проглотил его, оставив от добычи лишь кусочки шкуры. И те он тщательно с аппетитом вылизал.

Подкрепившись и отдохнув, он сразу почувствовал в себе силу. Мускулы налились, а в душе прибавилось смелости. Он выбежал на шоссе и припустил вдоль канавы. Туда, где виднелась надоевшая, но тем не менее необходимая железная дорога.

Снова светила полная яркая луна. Село спало. В легкой теплой дымке разносились манящие запахи. Но у Фомки живот был полон, и ему не хотелось тратить время на поиски еды.

Уже темнела вдали железнодорожная насыпь, как на развилке ему навстречу выскочил огромный серый кобель.

— Куда ты, блудливый, мчишься? — зло зарычал он на Фомку.

Фомка остановился: мышцы напряжены, зубы оскалены.

— Домой, — деловито и строго прорычал он в ответ.

— На нашей улице нет твоего дома. Чего тут шляешься?

— Улицы для того и есть, чтобы по ним ходить, — объяснил Фомка.

— Смотри, какой гордый, бродяжка! Я тебе покажу! — угрожающе приблизился огромный пес.

Фомка никогда бы не испугался такого противника. Но он устал после изнурительной дороги, и шрам на голове давал о себе знать. Он решил, что будет разумнее не ввязываться в драку. Потому и сказал, опуская шерсть на загривке и виляя хвостом:

— Я заблудился. Иду домой, к своим. Ты ведь сам собака и должен меня понять. Не трогай…

— От тебя пахнет зайцем, — буркнул тот и с шумом набросился на Фомку. — Будешь наших зайцев уплетать, бродяга!

И тут Фомка убедился, что в чужом месте надо быть очень осторожным. Но он ничего больше не слышал. Как выпущенная пружина, он взвился на задние лапы и вонзил свои острые клыки в горло обидчику. Шея у того была толстая и крепкая, трудно было повалить такую откормленную собаку. Потому Фомка и рассчитывал только на свою ловкость. Держал силу про запас и еще яростнее впивался зубами в чужое горло. Хватка его была настолько отважна и неожиданна, что большая собака захрипела в его когтях. Не упустить! Тогда он сам пропадет. Это было ясно. Потому Фомка и не отпускал врага, даже когда тот вскочил на дыбы и стал трепать Фомку вокруг себя, как щенка. Фомка мертвой хваткой держался за горло большой собаки. Так крепко сжал свои челюсти, что неприятель не смог даже раскрыть пасть. Этим Фомка и спас себя. Большая собака стала жалобно повизгивать. Тогда Фомка расслабил клыки, резко отскочил в сторону и разразился лаем:

— Запомни, к путникам не пристают!

Серая громадина встряхнулась, прилизала шерсть. Но Фомка был уже далеко. Его острые клыки остудили злобный пыл врага, так что тот даже не бросился следом.

Той ночью Фомка настолько устал, что забрался в стог и проспал до восхода солнца. Спал и видел плохой сон про то, как он бежит и бежит, но никак не попадет домой. Все время впереди бесконечная нитка рельсов и высокая насыпь. Очнувшись, он всхлипнул разок, как ребенок, потянул носом воздух и осмотрелся вокруг. Но не увидел ничего такого, что напоминало бы о доме: ни в лесу, ни среди этого широкого поля, которое он как раз пересекал.

А дом был не так уж и далек. К обеду он стал узнавать знакомые строения вдоль железной дороги. И доносившиеся оттуда запахи были ему знакомы. Он поспешил туда. И через минуту заливисто залаял от радости. Это были те самые дома, откуда они с Хенном начали свое путешествие.

Добраться отсюда до дому было парой пустяков. Фомка утолил жажду в ручье и заковылял по межам и обочинам канав. Все здесь было ему известно, почти совсем как дома! Он бежал и время от времени лаял от восторга. Легкое воздушное чувство радости переполняло грудь и подгоняло его, иногда он пускался напрямик через поле — по пшенице или по траве.

И вот наконец дом!

Неслышно подбежав к школе, он ворвался во двор в тот вечерний час, когда хозяйка вышла из хлева с подойником, в котором пенилось парное молоко. Обходя широкий круг, он пошел хозяйке навстречу. Потом, словно набедокуривший, виновато прижался к земле, поджал хвост и опустил глаза. Сам радостно, с повизгиванием лаял.