Рудольф Сирге: Маленький, да удаленький

От этих запахов Фомка укрывался в соломе, укладывал голову на лапы и тоскливо смотрел в пустоту. Он, привыкший к раздолью, к просторным лугам, не годился для жизни взаперти. Да он и не хотел жить в неволе. Пусть эта девочка ласковая и добрая, но дом милее… Дома было так много интересного. А здесь валяешься да дремлешь. Чужда была ему такая жизнь.

Однажды ночью хозяйка маленького домика пошла к железной дороге и оставила калитку приоткрытой. Фомка, как стрела, припустился следом. Как раз приближался, громыхая на стыках, поезд, и Фомка юркнул в придорожные кусты.

Новые запахи ударили ему в нос. Он на свободе! Он может бежать куда захочет! Но куда направиться, в какой стороне его дом — у Фомки не было ни малейшего представления. Только его бессознательно тянуло к железной дороге, неудержимо влекло к ней. До дому он наверняка доберется — настолько был уверен в своем чутье Фомка.

Радость освобождения переполняла его, рвалась наружу. Он обежал большой круг около дома и звонко залаял. Словно хотел крикнуть на прощание. Конечно, этого прощального лая не слышала маленькая девочка, которая спала сейчас сладким сном. Зато его услышала высокая женщина, окликнула его. Но Фомка не подошел к ней. Он выбежал к насыпи, еще пару раз тявкнул оттуда — и исчез в сумраке летней ночи. Как здорово было бежать, чуя под собой здоровые ноги. Только ветер свистел в ушах. Пробежав порядочный отрезок пути, он остановился и огляделся. Далеко в стороне виднелись неясные очертания деревьев и кустов возле ограды маленького домика. Он еще раз посмотрел туда и еще раз звонко залаял. И рысью побежал по шпалам.

Высокая женщина у ворот вздохнула, услышав тот прощальный лай, и подумала про себя: «Домой побежал. Дом каждому милее всего…»

А Фомка продолжал путь. Длинная, как стрела, дорога, казалось, вставала перед ним, как гора. Другая точно такая же нитка рельсов высилась у него за спиной. И порой ему чудилось, что он и не сдвинется с места, так и будет барахтаться на одном месте посреди бесконечно длинной дороги. И совсем понапрасну. Но тут он заметил, что окрестности изменились. Вместо чащоб и болот появились луга, на смену им пришел лес, потом потянулись, перемежаясь, поля и перелески, и снова болота, и снова перелески. Но высокой дороге не было конца и края.

Время от времени ему приходилось спускаться с насыпи в кустарник, чтобы пропустить поезд или поостеречься незнакомых людей, работавших на насыпи. Так он миновал здания, которые напомнили ему те строения, от которых он начинал свою поездку. Но он не узнавал их, там было пусто, и он безбоязненно прошмыгивал мимо. Фомка бежал весь долгий летний день, бежал и большую часть сумеречной ночи. Но когда совсем стемнело и над лесом взошла луна, желтая, как головка сыра, его охватило отчаяние.

Он печально уселся на обочине, вытянул морду и завыл на луну. Выл долго, тоскливо, жалобно, как воют все бездомные или голодные собаки. Да, он был голоден! Только теперь он впервые ощутил голод. А здесь невозможно отыскать что-либо съестное, на этой дороге. Только запах мазута да угольные крошки. Он посидел, глядя на луну, снова потянул носом воздух и продолжил путь. Теплый ночной воздух словно подталкивал его, лаская загадочными звуками, нашептывая ему, что он на верном пути… На пути к дому…

Утром он нашел в обрывках бумаги хлебные корки. Это немножко утолило голод и подбодрило его. Хуже было с ногами. Он бежал по острому гравию, подушечки на лапах побитое потрескались и горели. Даже бедро стало побаливать. Он отдыхал все чаще, сидя на краю дороги и удрученно оглядываясь по сторонам. А когда он увидел лужу, то ступил в нее сразу четырьмя лапами. Остудив гудящие лапы, он попил — пил жадно и много, потому что вода бодрила.

Глядя на затянутое облаками небо и измеряя глазом расстояние от горы до леса, он все более убеждался, что доберется до дому, попадет к своим. Он не понимал, откуда появилось это чувство, но оно возникло в нем и крепло. Лапы у него были настолько разбиты, что ему пришлось спуститься с насыпи на пешеходную дорожку, а порой и просто бежать по мягкой траве. Иногда пропадали все тропинки разом, и он метался в высоких зарослях, бежал через поле по картофельным бороздам. Он продолжал идти. Никакие трудности не способны были остановить его. Он переплыл пару ручейков, встретившихся на его пути, обошел стороной несколько деревень, чтобы избежать столкновения с чужими собаками. Но ни на миг не упустил из виду железную дорогу. Все время вдоль железной дороги…