Николай Жданов - Петроградская повесть

— Сюда, сюда… — нетерпеливо звала девушка.

Наконец он заметил её и тоже стал протискиваться к решётке, расталкивая своих. Это был тот юнкер, который утром ускакал на лошади от красногвардейского отряда. Но только теперь он не выглядел так уверенно и так красиво. Он, наверное, очень боялся, что его убьют.

Вот они уже стоят рядом, — юнкер по одну сторону ограды, девушка по другую, держат друг друга за руки и о чём-то говорят. Теперь не слышно их слов. Но и без слов ясно, что она испугалась за него, и сочувствует ему, и улыбкой старается ободрить его.

— Пойдём, чего завевался! — Серафимов потянул меня за конец башлыка, и мы двинулись дальше.

Обратный путь показался мне много короче. На перекрёстках у костров грелись солдаты. Ночные улицы были молчаливы и безлюдны. Но город казался полным скрытого движения и тревожных, неясных гулов. Лишь порою он затихал, как бы прислушиваясь к далёким отзвукам ночного штурма.

Серафимов, подставляя лицо ветру, довольно щурился и говорил:

— Теперь пойдёт! Теперь, парень, такой ветер подует по земле — не удержишь. Любую силу сметёт, любую стену повалит! — Он весело подгонял лошадей, да они и сами бежали охотно, должно быть чувствуя, что возвращаются домой.

Въехав во двор казармы, кашевар оставил лошадей и повёл меня через пустой тёмный плац. В подъезде горела лампочка, только гораздо ярче, чем днём.

Нам открыла хозяйка.

— Долго же ты ходил, малый, — сказала она. — Я ждала, ждала, да так и задремала за машинкой. Кастрюля-то где?

— Завтра принесу, — ответил вместо меня Серафимов. — Сегодня вам не хватило.

— Что ж, будет и завтра день, — сказала хозяйка и опять сёла к столу, собираясь шить.

А Настенька и бабушка по-прежнему спали, не подозревая даже, что меня так долго не было дома, и совсем, уж конечно, не догадываясь о том, что происходит на свете.

На другой день я встал поздно. Ни бабушки, ни хозяйки не было дома. У швейной машинки сидела на хозяйском месте Настенька и, высунув язык, вертела колесо. На столе стояла знакомая мне кастрюля.

— Эх, ты, — сказала Настенька, — всё спишь да спишь. А к нам солдат приходил, пшённой каши принёс.

Я ничего ей не ответил и пошёл умываться.

Бабушка и хозяйка вернулись не скоро. Они ходили в адресный стол, чтобы узнать, куда переехала тётя Юля, но там ещё не было никаких сведений. Стали ждать дядю Митрия, но в тот день он так и не появился.

Он приехал только на другое утро на грузовике со своими товарищами, красногвардейцами.

— Я по пути, на одну минуту, — сказал он.

Он привёз нам свой паёк: буханку хлеба, связку сушёной воблы и полкуска серого мыла. Грузовик с красногвардейцами ждал его под окном и глухо дрожал.

— Что же теперь делать? — спросила бабушка.

— Сейчас мне некогда, — сказал Митрий, — наш батальон охраняет штаб революции — Смольный. Подождите ещё немного, бабушка Василиса. Унывать не надо! Скоро будет мировая революция, тогда всё устроится само собой.

— Хорошо бы, коли так, — сказала бабушка.

Митрий взял одну воблину, стукнул ею несколько раз по прикладу своей винтовки, оторвал голову и быстро очистил кожу.

— Теперь годится для еды, — сказал он. — Постигай эту науку, — и протянул воблину мне.

— Минута уже прошла, — сказала Настенька.

— Вот в том-то и дело, что прошла. — Митрий поднялся и хотел поймать Настеньку, но она вырвалась и спряталась за плиту. Она думала, наверное, что Митрий будет с ней играть, но ведь ему было некогда. К тому же в дверях появился запыхавшийся Серафимов.

— Декреты привёз? — спросил он у Митрия.

— А как же!

Они вместе пошли во двор. Митрий вскочил на колесо, достал из кузова две тяжёлые бумажные пачки и протянул Серафимову.

— Расклеить надо, — сказал он. — Клейстер у тебя найдётся?

— Сварю и клейстер, — с готовностью отозвался кашевар.

Грузовик с красногвардейцами взревел и тронулся. Митрий помахал нам на прощание рукой.

…Клейстер варили в ведёрке, которое принёс Серафимов. Кашевар сидел на табуретке у плиты и, достав из пачки большой лист, читал по складам:

— «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно и без всякого выкупа».

Вверху поперёк листа было напечатано большими буквами: «Декрет о земле».

— А ну как царь назад вернётся, будет тогда вам за такие бумаги! — сказала бабушка.

Серафимов только усмехнулся в усы.

Помешав в ведёрке деревянной лопаткой, он снял его с огня и сказал:

— Собирайся. Поможешь мне расклеивать.