Кристине Нёстлингер: Лети, майский жук!

Но пока мы этого не знали. Наш уполномоченный крикнул ему:

— Идите в парк. Посмотрите там, в бункере!

Муж тети Ханни покачал головой:

— Она не пойдет в бункер. Она ни разу там не была. Ни когда туда не спускалась.

Муж тети Ханни ушел. Бабушка посмотрела ему вслед. Ее опять затрясло.

— Гитлер — дерьмо! Хайль, Гитлер! Гитлер — дерьмо! — закричала она.

— Прошу Вас! Прошу! — залепетал уполномоченный. — Замолчите ради Бога! Вы рискуете жизнью!

Но бабушка его не слушала. Она кричала и кричала. Кричала одно и то же, как заезженная пластинка: «Гитлер — дерьмо! Хайль, Гитлер! Гитлер — дерьмо! Гитлер — дерьмо!»

Уполномоченный втащил бабушку в дом. Я ему помогала, подталкивала, даже пихала бабушку.

Потихоньку она успокоилась. Прислонилась к стене в подъезде и вдруг вспомнила:

— Картошка! Моя картошка на плите. Все сгорело!

Бабушка побежала на кухню. Я за ней. Газ не горел. Бомба угодила в газовую трубу.

В квартире бабушки жил еще и дедушка. Дедушку я очень любила. Он был длинный и тощий, с седыми усами и фиалковыми глазами, с волосами на ушах. Он мог быть очень веселым, умел рассказывать замечательные истории, когда не было рядом бабушки. Бабушку дед боялся. Дед вообще многого боялся. Боялся, когда надо было идти в финансовое управление, боялся взглядов полицейских, боялся, когда по радио искал английскую станцию и никогда ее не находил. Но пуще всего он боялся бабушки. Я всегда думала, что дед потому на ней и женился, что сильно перепугался. Она зверски на него поглядела и сказала: «Лепольд! Женись на мне!»

А дедушка со страху ответил: «Да-да, Юли, да-да!»

Может, раньше все было иначе — дед любил бабушку, а она его. Но когда я была девочкой, никакой любви у них не замечала. Бабушка не говорила дедушке добрых слов. Только без конца приказывала: «Лепольд, пора идти! Лепольд, принеси уголь из кладовки! Лепольд, закрой окно! Лепольд, включи свет! Дай мне газету! Лепольд, дай мне денег!»

Дедушка лишь лепетал вответ: «Да-да, Юли. Да-да!» По-настоящему дедушку звали Леопольд, а бабушку — Юлия. У моего деда редкая профессия — он был торговцем часовой фурнитурой. Часовая фурнитура — это маленькие колесики, винтики и пружинки внутри часов. У дедушки не было собственной лавки. Вся его фурнитура помещалась в двух чемоданах, которые он хранил в своем кабинете. Иногда к нему приходил какой-нибудь часовщик и покупал колесико, пружинку или горстку винтиков. Но чаще дед ходил со своей фурнитурой по часовым мастерским. Бабушка в таких случаях говорила: «Идет с сумой!»

Ежедневно после завтрака дедушка упаковывал большую черную сумку и отправлялся в путь. Вернувшись вечером, он снимал черные ботинки и черные носки, двигал длинными, тонкими пальцами, бормоча: «Проклятие! Ну и набегался я сегодня! А продал лишь пару пустяков. Остались одни старики, дрожащие близорукие мастера. Все остальные в армии».

Дедушка брал на кухне алюминиевый таз, наполнял его водой и ставил под стол. Засучивал брюки, садился к столу, опускал ноги в воду и дрожал. Дрожал из-за холодной воды. Бабушка не давала ему теплой. Она презирала ножные ванны.

Наступала пора ужина. Мы ели вареную картошку по понедельникам, жареную — по вторникам, картофельную запеканку с репой — по средам, картофельное пюре — в четверг, в пятницу — картофельный гуляш, в субботу — картофельные оладьи. Бабушка строго придерживалась своего картофельного меню. Лишь раз она ошиблась. Приготовила во вторник картофельный пудинг. А все из-за того, что выиграла в этот день 30 марок в лотерее. Но сразу же рассвирепела, вспомнив, что на эти деньги ничего не купишь. Бабушка побежала к будке, где продавались лотерейные билеты, и бросила продавщице 30 марок с криком: «Забирайте эту бумажонку! Суньте ее подальше. Плевала я на ваши дурацкие деньги! Разыгрывайте лучше карточки на мясо. Тогда хоть что-нибудь получишь!» Я стояла у двери, мне было жутко стыдно за бабушку.

Дедушка стенал по поводу своих натруженных ног и бесполезной беготни с сумкой. Но бабушке не было жаль его, она его вообще не жалела, хотя и верила его россказням. А дедушка врал. Он вовсе не бегал по городу. Знаю это наверняка, потому что, когда нас отпускали в школе, дедушка брал меня с собой.