Кристине Нёстлингер - Лети, майский жук!

Все отвечали: «Конечно, разумеется, дедушка жив!» Но говорили так, будто утешали: «Конечно, конечно, Христос существует!»

Я перестала расспрашивать, заметив, что мама верит в Христа, а отец в него не верит. А Браун все равно, жив мой дедушка или нет…

Оставался, как всегда, один Кон. С ним можно было все обсудить, мои дела ему небезразличны. Он все понимал. И знал, где в городе шли бои, где горело, где сильно стреляли. Кон сказал, и мне сделалось хорошо-хорошо.

— Фрау, фрау, там, где живет дедушка, не сильно стреляли, не все там разрушено.

Кон продолжал, и мне сделалось не очень хорошо:

— Фрау, фрау, они голодают. Нечего есть. Совсем нечего! Многие люди голодают. Страшный голод!

Я рассказывала и рассказывала Кону про дедушку и про бабушку. Он был единственным, кто меня слушал. Особенно Кону понравилась моя бабушка.

— Хорошая женщина, хорошая! — сказал он.

Я рассказала ему, какой она бывает злой и что творит. Но Кон все равно считал ее «хорошей женщиной». Я порывалась рассказать ему про дедушку, а он все хотел про бабушку. Ему понравилось картофельное меню бабушки, и даже то, что бедный дед никогда не получал теплой воды для ножных ванн, его не смущало.

— Хорошие женщины всегда такие! — утверждал он.

— Ты бы так не говорил, если бы она на тебя посмотрела!

Кон, засмеявшись, сказал, что привык к таким взглядам. У его собственной мамы такой же взгляд, но все равно она была «очень хорошей женщиной, каких почти не бывает!»

Кон разволновался, узнав о трещине в потолке.

— Фрау, фрау! Стена с трещиной может простоять сто лет. Но трещина не должна быть шире трех пальцев, иначе дом рухнет.

Какой ширины была трешина? По-моему, пальцев в пять.

Павильон, как вы помните, располагался вблизи сада Архангела, примерно метрах в пяти от него. Но так было раньше, до прихода русских. Теперь забор повалили. Там нынче стояла повозка, на которой приехал Кон. А его лошадь находилась с другими лошадьми на конюшне возле комендатуры.

Кон ее ежедневно навещал, носил морковку и кусочки сахара. Из корзины с овощами, которую приносил солдат, он выбирал самую лучшую морковь для своей лошади. Когда он при мне гладил лошадь, чистил, расчесывал гриву и ласково с ней разговаривал, я жутко злилась. Мне казалось, что Кон любит лошадь больше, чем меня.

Как-то раз я стояла рядом, он расчесывал гриву, а я щекотала лошадь возле ушей. Кон заметил:

— Бедная лошадка, несчастное животное! Неделями без движения! Это нехорошо для лошади. Лошадь должна бегать, а не стоять в доме!

Конюшня раньше не была конюшней. Там располагался ресторан. Теперь же здесь ничего не напоминало о ресторане: дверей не было, вход расширили, чтобы лошади могли свободно выходить.

Когда Кон сказал про «бедную лошадь» и про то, что нехорошо ей находиться в доме, у меня возник план. Кон отвезет меня на своей повозке с «бедной лошадью» в город к бабушке. Да-да, он это сделает!

Когда я сообщила Кону о своем решении, он засмеялся.

— Хорошо, фрау, хорошо! Я за кучера, а лошадка цок, цок… — Кон даже облизнулся.

Но, поняв, что я не шучу, перестал смеяться.

— Будь умницей, фрау! Это невозможно. Тебе нельзя, и мне нельзя!

— Почему тебе нельзя? — То, что мне нельзя, я понимала.

— Потому что Кон совсем-совсем маленький солдат. — Он показал грязными пальцами расстояние в сантиметр. — Таким маленьким солдатам — нельзя. Можно тем, кто приказывает.

— А ты делай, что сам хочешь!

Кон покачал головой.

Ты трус! — рассердилась я.

Но он меня не понял. Улыбнулся. Верхний кривой зуб разделил его нижнюю губу на две половинки.

— Да, да ты трусливый!

— Я не знаю этого слова. Что оно означает?

— Трусливый… Что означает? Ну, это когда не храбрый.

Кон все равно не понял.

— Ну, когда человек не герой.

Наконец Кон меня понял и обрадованно кивнул.

— Правильно, фрау, правильно! Кон — трусливый, очень трусливый. — Он выдвинул нижнюю губу, склонил голову на плечо. — Я знаю много героев, много мертвых героев. А вот Кон — жив!

Все равно я не забыла про свой план. Каждый день утром, в обед и вечером я просила Кона поехать со мной к дедушке. Я рассказывала Кону замечательные истории про бабушку. Такие, какие он хотел. Вообще-то я мало что могла рассказать про бабушку, но я придумывала. Мои рассказы очень нравились Кону. В моих рассказах бабушка становилась день ото дня все больше, толще и свирепее. Она схватила однажды госпожу Бреннер, потому что та говорила «Хайль, Гитлер!», и усадила ее на дворе в мусорный бак. Она пела нежным голосом дивные песни, а однажды даже танцевала на столе. Она жарила пахучие оладьи. И всегда после ее яростных криков я заставляла ее нежно улыбаться.