Дик Кинг-Смит: Гарри и попугай

Целую неделю Гарри наслаждался единоличной властью над тайной Мэда. Отчасти он, конечно, хотел посмотреть, как вытянутся лица родителей, когда он расскажет им правду, но дурачить папу и маму ему тоже безумно нравилось. Каждый вечер он с улыбкой вспоминал перед сном забавные случаи, произошедшие днём.

— Как поживает твой разговорчивый друг, Гарри?

— Отлично, папа. Конечно, он ещё не совсем отвык от Америки, но адаптация проходит успешно. Мэдисону здесь нравится.

— Он сам тебе это сказал?

— Конечно.

— Гарри, врать нехорошо!

Или:

— Почему бы тебе не научить чему-нибудь попугая, Гарри. Хотя бы парочке слов?

— Не думаю, что я его чему-то могу научить, мама.

— Почему? Он такой глупый?

— Ну, у него такое птичье мышление.

Сказав это, Гарри не мог удержаться от смеха, хватался за бока и вытирал выступившие на глаза слёзы.

После нескольких таких случаев господин Холдсворт заявил жене, что всерьёз опасается, что Гарри не в своём уме.

— О, если бы они только знали правду! — сказал Гарри попугаю по прошествии недели.

— А тебе не кажется, что пора им открыться, старина? Шутка шуткой, но я уже порядком устал изображать из себя немого в присутствии твоих родителей. Давай покончим с этой игрой?

Гарри задумался. Мэду, конечно, видней. Он уже столько прожил и столько видел. Мальчик погладил попугая по голове.

— Хорошо, — сказал он. — Мы всё расскажем им завтра.

Следующим утром родителей Гарри разбудила музыка.

Кто-то медленно, но без ошибок играл на фортепьяно «Боевой гимн республики», и звонкий голосок Гарри оповестил их, что хоть тело Джона Брауна и лежит в могиле, душа его продолжает маршировать [1] Фрагмент из песенки «Джон Браун погребён», появившейся в Америке в первые дни войны между Севером и Югом. .

— Я и не подозревала, что Гарри знает нотную грамоту, — удивилась госпожа Холдсворт.

— Что ж, играет он намного лучше, чем поёт, — проворчал господин Холдсворт, залезая с головой под одеяло.

Позже, за завтраком, он сказал сыну:

— Ты, оказывается, у нас музыкант, Гарри.

— А ты разве не знал, папа?

— Ты долго тренировался, дорогой? — спросила госпожа Холдсворт.

— Нет, мама, оказывается, играть очень просто, если, конечно, знаешь как.

Мэдисон, расположившийся на плече у Гарри, тихонечко засвистел, и мальчик покатился со смеху. Папа мрачно уставился на него поверх воскресной газеты.

— Гарри, — строго сказал он, — я уже говорил твоей маме, что ты, кажется, не в себе.

Гарри захохотал пуще. Лицо мальчика раскраснелось, по щекам катились крупные слёзы.

— Нет, нет, — едва произнёс он сквозь смех. — Всё дело в моём пернатом друге.

— Ты ведёшь себя очень глупо, — нахмурилась мама. — Ешь лучше яйцо.

Мэдисон неодобрительно взирал на всю семью. Не то чтобы он был против того, что они завтракают, нет, он даже не был против многих блюд, стоявших на столе, и давно собирался сказать Гарри, что семечки и зерно хорошая еда только для обычного, самого обычного попугая. Но бедняга не мог смотреть, как Холдсворты уплетают за обе щеки варёные яйца. Мэдисону казалось, что такое поведение в его присутствии по меньшей мере бестактно.

И всё же он с живым интересом наблюдал за тем, кто как ест.

Женщина поставила яйцо в пашотницу тупым концом вверх, стукнула по нему ложечкой и очистила верхушку от скорлупы, обнажив белок, гладкий, как тонзура у монаха.

Мужчина поставил яйцо в пашотницу острым концом вверх и одним ударом ножа отсёк у него верхушку.

Мальчик обошёлся без пашотницы. Он просто очистил яйцо от скорлупы, положил на тарелку и в несколько секунд превратил его вилкой в мягкую жёлто-белую массу.

— Ой, — взвизгнул Мэдисон.

Господин Холдсворт оторвался от газеты.

— Птица определённо что-то сказала, — заметил он. — Какое-то слово.

Гарри ухмылялся во весь рот.

— Что смешного? — недовольно спросил папа.

— Скажи «доброе утро», — попросил Гарри.

— Я уже поздоровался с тобой, — напомнил папа.

— Да не мне скажи, Мэдисону. Ну же — «доброе утро».

— Гарри, отстань от папы, — сказала мама. — Дай ему спокойно почитать газету.

— Папа, ну пожалуйста. Что тебе стоит?

Папа обречённо вздохнул.

— Ладно, если ты так настаиваешь, — сказал он и поглядел на попугая. — Доброе утро.

— Доброе утро, — ответил Мэдисон.