Роман Шмараков - Овидий в изгнании

– Я в поле хочу, – сказал он. – И поскорей, пока настроение не прошло. А начальство мне без надобности. Меня власть только портит.

– Я на правом фланге, – подытожил сантехник. – Эдгар на левом.

– Я польщен, – сказал Эдгар, отдуваясь после маркитанток.

– Стол там у него, – напомнила владычица. – Приглядеть бы.

– Эдгар, оцепление выставишь, – распорядился сантехник. – Следить за столом изо всей возможности.

– Сделаем, – отозвался Эдгар.

– Все, кажется, – сказал сантехник. – За работу, товарищи.

– Присядем на дорожку, – предложила владычица.

– Ну, все, – после недолгого молчания вымолвил сантехник, ударяя рукой по колену. – По местам, хлопцы.

– Надеюсь всех вас увидеть сегодня за ужином, – с бледной улыбкой сказала владычица, стараясь не смотреть ни на кого в отдельности.

– Хороший полководец, – сказал Генподрядчик, – это тот, который умирает в своей постели. Неважно отчего, лишь бы там. Это я вам в особенности говорю, – отнесся он к сантехнику и Ясновиду. – Мне-то что, мне на работу в понедельник, а вы, пожалуйста, держите себя в руках.

– Я не призываю вас достойно умереть, – сказал Ясновид, став перед строем лучников, с откованным заново мечом, в медном шлеме, украшенном изображением двойного ерша, и в чешуйчатой броне. – Возможно, это годится для других битв, но сегодня было бы слишком просто. Без победы любая смерть будет неубедительной.

– Сегодня нам придется тяжелей, чем остальным, – говорил в мангровом лесу Генподрядчик, мучительно вспоминая, что на этот счет говорилось в «Задонщине». – Нам придется стоять и смотреть, как гибнут братья наши. Стоять и смотреть. Я молю вас: тот гнев, который родится и возрастет в вас от этого вида, гнев, от которого вам будет трудно дышать и ваше сердце начнет ходить с перебоями, – сберегите его, друзья мои, смотрите за ним, как женщина смотрит за огнем и ребенком, до того мгновенья, когда я дам вам знак. И тогда тратьте свой гнев, не жалея, и не оставляйте его на завтра, ибо завтра вам понадобятся иные чувства – Бог даст, более светлые.

– Вон там, – сказал сантехник пехоте, – стоит враг. Скоро он перейдет равнину и будет здесь. Если Бог приведет вас дожить до старости, сохранив вашу память и разум, так чтоб вы могли оглянуться на долгую цепь своих лет, – едва ли вы найдете в ней нечто более важное, чем сегодняшний день. Так вот, потратьте его так, чтоб на старости лет не пришлось жалеть о том, что Бог сохранил вам память! Я доступно излагаю? Тогда мечи к бою!

Торн гарцевал перед строем на морском коне. Видно было тяжелые складки его лица и трепетный блеск доспехов. Он почему-то медлил. Вдруг слабым манием руки… Хоругви дрогнули и покатились вперед.

Сантехник очень хотел разглядеть и запомнить всю картину битвы, чтоб потом в кругу коллег, степенно рассказывая о минувших днях, не выглядеть наивным наблюдателем, но у него ничего не вышло. Впереди, было видно, как лучники дали густой залп копеиной Арнольда, дали другой и полегли под лавиной рыб-пил; как Ясновид, обнажив меч, сошелся в схватке с каким-то великаном, в эполетах на голое тело, и как из образовавшейся свалки выскользнула душа великана, в виде черного лоснящегося угря, и спешно покинула поле боя, – а потом Сайрокрылы накатились с беззвучно разинутыми пастями, хоругви хлопали у них над головой, над нависшими пилами глядели холодные рыбьи глаза, и все смешалось. Он орудовал мечом, рукоять которого сразу стала скользкой, драл кому-то жабры, выкрикивая что-то назидательное, а потом над ним вода потемнела, и гигантская акула-молот занесла свою роковую голову. Он успел куда-то дотянуться и погрузиться клинком, акула неприязненно сощурилась, через всю картину по диагонали снизу вверх пронесся Трафальгарский Триумф, метясь акуле в загривок, и тут от удара в потылицу сантехник лишился сознания, так что существенная часть происшествий для него померкла.

Когда он очнулся, в удивительной тишине, словно он был не среди битвы, а дома, на своей чистой постели, над ним тихо проплывали глубокие водяные бездны. И глядя в эту безмятежно текущую толщу воды, с легкими тенями кораблей, которые шли по ней где-то там, на недосягаемом для его понимания верху, он вдруг ощутил поразительное по силе желание встать и убить столько врагов, сколько будет нужно для того, чтобы это царство, все те существа, что его населяют, и та прекрасная женщина, которая правит ими, могли жить спокойно и чтобы он не выглядел неблагодарным за то гостеприимство, какое здесь нашел со своими друзьями. Он встал и посмотрел перед собой. Акула-молот, чьи черные плавники шевелило тихими завертями донное течение, лежала с разорванным горлом, а подле нее в безмятежной позе был Трафальгарский Триумф. Сантехник встал перед ним на колени, поцеловал его в мертвые глаза, а потом поднялся, подобрав свой меч, и закричал, устремившись в толпу; и те Сайрокрылы, что успевали заглянуть в его лицо, беспрекословно умирали, прежде чем он наносил удар.