Вильям Козлов - Юрка Гусь. Повесть

- Сколько их! - обрадовался Юрка. - Постреляем!

В узком металлическом ящичке плотно, одна к другой лежали новенькие ракеты.

- Где достал?

- Достал… - Стасик защелкнул крышку и спрятал ящик за пазуху. - У Хотяевского моста, в лесу.

Юрку даже пот прошиб, так сильно захотелось ему заполучить этот зеленый ящичек. Но, судя по всему, Стасик не собирался с ним расставаться.

- Давай дружить, - с воодушевлением сказал Юрка.

Стасик недоверчиво покосился на него.

- Пожалуйста… Только ракеты я тебе не отдам.

- Думаешь, я из-за ракет?

Стасик посмотрел Юрке в глаза и ничего не сказал. Юрка покусал нижнюю губу и спросил:

- Зачем тебе столько?

- Пускай лежат.

- Так всю жизнь и будут лежать? - насмешливо спросил Юрка. - Сгниют.

- Я пойду, - сказал Стасик.

Юрка нахмурился и замолчал. Долго сидели они рядом, глядя в разные стороны. На станции пыхтел маневровый, набирая воду. Из трубы сыпались искры, озаряя бледным светом покачивающийся над тендером водолей. Там, где поблескивающие пунктирные линии рельсов собрались в одну точку, горел красный глаз семафора.

- Знаешь, где я их нашел? - заговорил Стасик.- В муравьиной куче. Гляжу, муравьи мечутся, как угорелые, ну, я взял сук, да и давай ковырять… - Стасик умолк, прислушался. - Юр! Фашисты летят!

- Наши это!-дернул Юрка плечом. - Я по голосу узнаю… Ну, а дальше?

- Ковырнул, а там вот этот ящик. Я бы и ракетницу нашел, да тут подскочил Жорка, оттолкнул меня и давай сам копаться. Сграбастал ракетницу, гад рыжий… А я ее первый увидал. Говорю ему: пускай у нас все будет пополам и ракеты и ракетница… А он говорит: «Нашел дурака! Ракеты твои перестреляешь, а ракетница останется…» Он и ракеты хотел отнять. Не вышло!

Из глубины леса, с той стороны, где клуб, вылетела зеленая ракета. Она красиво изогнулась в небе наподобие огромного знака вопроса и медленно растаяла.

- Летят! - вцепился в Юркину фуфайку Стасик.- И это ракета?!

Юрка открыл было рот, но колкий страх приморозил язык к нёбу: на большой высоте, раздирая сумрачную пелену вечернего неба, двигалась стая «юнкерсов». Черные капли отделились от самолетов и с металлическим воем понеслись на притихший поселок. Капли увеличивались, росли и от них трудно было оторвать взгляд. Капли падали прямо на голову. Ребята не помнили, как оказались лежащими на земле у поленницы дров. Все вдруг провалилось в какую-то яму. Сколько времени продолжалась бомбежка? Минуту? Час? Они не знали. Какая-то сила придавила их к земле и не давала поднять голову. А земля вздрагивала и тряслась, будто от страха.

Словно злой великан на ходулях прошагал по поселку: «Ух! Ух! Ух!…» Ушел, а следы остались - глубокие черные ямы, и долго еще в них курился ядовитый зеленый дымок. Вставать с земли не хотелось. Не хотелось ни о чем думать, даже радоваться, что черные стальные капли пронесло мимо. Тишина, звенящая, похоронная тишина. И вдруг где-то за домами, вблизи - прерывистый дикий вопль.

Стасик сел на землю, дотронулся до Юрки.

- Кричат.

- На Кооперативной, - сказал Юрка, поднимаясь.- Поглядим.

В переулке уже толпился народ. Крупная фугаска угодила в угол бревенчатого пятистенка. Дом так и сел на корточки, словно собирался перепрыгнуть через дорогу. В пролом в стене свободно могла бы въехать машина. Юрка и Стасик, держась друг за друга, пытаются заглянуть в эту огромную прореху. Но взрослые все загородили. Только видно, как на исчерканной осколками стене, чуть покосившись, висят ходики с тремя богатырями на циферблате.

Что-то страшное там, за неподвижными спинами людей. Юрке хочется убежать отсюда подальше. И не может. Ноги словно примерзли к земле. Будто сквозь вату, слышится разговор:

- Всю семью под корень вырубил… Даже младенца не пощадил!

- Господи! Что на белом свете деется?

- Лютует, сволочь!…

- У-у-у, звери! - скрипнул кто-то зубами.

- Вон фершал идет!

- А что толку? Мертвых не воскресишь.

Юрка, увлекая за собой Стасика, выбрался из толпы.

- Они чай пили, когда их убило, - сказал Стасик. - Всех пятерых.

Юрка молчал. Больше не сказав друг другу ни слова, они разошлись.

Гусь, оступаясь, взобрался на свое крыльцо. Горьковатый тревожный запах взрывчатки преследовал по пятам. В обледенелую ступеньку крыльца глубоко вонзился длинный зазубренный осколок. Снег вокруг него растаял.

В избе было холодно. Пахло штукатуркой и улицей. Стекла мрачно поблескивали на полу. Из печи осколок выломил красный кирпич. Дверь в другую комнату, раньше заколоченная, распахнулась настежь и держалась на одной петле. Большое зеркало над кроватью треснуло посередине. Рамка с фотографиями покосилась. Только медный самовар с короной-конфоркой на голове по-прежнему весело сиял в углу на чурбаке, гордясь своими медалями, выбитыми на желтой выпуклой груди.