Николай Дубов - Беглец

Сзади, впритык к «Волге», остановилась трехтонка.

— Привет! Привет! — закричал шофер и помахал им рукой.

— Сенька-Ангел! — ахнул Юрка. — Ты куда?

Сенька вылез из кабины, зло попинал покрышку, плюнул и подошел к ним.

— Чтоб его черти так варили!

— Кого?

— А того, кто придумал покрышки наваривать. Лупятся, как пасхальные яички, а ты — езди…

— Ты тоже в город?

— За соляркой.

— А воду?

— Петро-белорус на работу вышел. Хватит мне водовозничать.

— Так он же не хочет к нам заезжать!

— А я при чем? Пускай дед договаривается…

— Ангел — это ваша фамилия? — спросил Виталий Сергеевич.

— Да нет, кличку такую дали.

— За что ж вас так?

Сенька весело прищурился и начал загибать пальцы:

— Передовик колхозного производства — раз, водки не пью — два, не курю — три, бабу свою не бью, хоть и стоит, — четыре, с начальством не ругаюсь — пять. Как же не ангел? Вылитый!

Юрка и Славка в книжке у Максимовны видели на картинке ангела. Он был тощий и напоминал белого кудрявого барашка. Лысый, приземистый, в замасленной, пропахшей соляркой и солидолом спецовке Сенька никак не был на него похож. Должно быть, то же самое подумал Виталий Сергеевич.

— Раньше, — сказал он, — об ангелах иначе думали.

— Так то раньше! — засмеялся Сенька. — Теперь на ангелов нормы другие… Во, — сказал он, поглядев на протоку, — была дорога, как струнка. Взяли и разрыли, теперь дожидайся переправы. А в шторм и вовсе — загорай, пока не кончится.

— Это временно, — сказал Виталий Сергеевич. — Пока стройка идет.

— Тогда нашему брату еще слаще — чеши вокруг лимана шестьдесят километров лишку. И будем чесать — наше дело солдатское.

— Строительство важное.

— Это какое дело ни возьми — одно другого важнее. Одни мы неважные…

— Кто?

— Вообще. Люди.

— Так ведь для людей и делается!

— А-а! Ну, это конечно, само собой…

— И город здесь будет. На голом месте строить хорошо. И строителям, и архитекторам есть где развернуться.

— Да уж наворочают…

Паром отвалил от противоположного берега и, буравя тупым носом воду, пошел к ним. Вернее, носа у него не было. И кормы тоже. Он был как бы обрублен и спереди и сзади. Посередке угловатой аркой возвышался мостик, там в застекленной будке стоял капитан. А между высокими бортами в два ряда, уткнувшись друг в друга, как овцы в стаде, стояли машины.

Паром подошел к стенке, ткнулся в покрышки раз и другой, береговые матросы закинули швартовы на вбитые в стенку толстые трубы, с обрубка, который был носом, опустили окованную железом сходню из досок. По сигналу капитана боцман махнул рукой передней машине.

— Давай!

Осторожно, будто лошади, идущие в незнакомый брод, машины трогались, гуськом переползали сходню, скрежетали шестернями передач и убыстряли ход. А выбравшись за песчаные косогоры, давали газу, взревывали моторами и, подняв столб известковой пыли, скрывались в нем.

Пока шла выгрузка, за «Волгой» выстроился длинный хвост подъехавших машин. Теперь они так же осторожно, гуськом взъехали на паром, уткнулись носами друг в друга. Под палубой что-то все время ходило ходуном, палуба мелко дрожала, машины на ней тоже стали дрожать. Юрка и Славка выглянули через борт. В зеленой воде, гонимые течением и буруном винтов, кувыркались белесые лепешки, розовые колокола медуз. По лиману, как и по морю, только мельче, шли барашки. Конца лимана не было видно. Папка говорил, он тянется тридцать километров. Разве увидишь?

И снова паром потыкался в покрышки, снова накинули на трубы швартовы. На берегу горы ящиков поднимались, как дома, свинцовые змеи кабелей обвивали сколоченные из толстых досок катушки, извиваясь, ползли по песку к кранам и компрессорам. И здесь пневматические молоты стучали по звенящим стальным корытам шпунтов, шипели компрессоры, оглушительно дырчали их дизели. И тут же ползли бульдозеры, тупыми лбами пихали перед собой валы песка.

«Волга» осторожно выбралась из всех лабиринтов и завалов, лопоча покрышками, пробежала по грубой булыге и вырвалась на асфальт. Ветер тугой волной ударил в окна, завыл все тоньше и все пронзительнее. Шоссе впереди было пусто, стрелка под зеленым козырьком с 70 перебежала на 80, потом на 90 и задрожала на цифре «100»…

Славка побелел, ухватился за спинку переднего сиденья и широко открытыми глазами с восторгом и ужасом смотрел на аспидную ленту асфальта, которая тоже, казалось, все больше белела от страха и все головокружительнее исчезала под машиной.