Форрест Картер - Образование Маленького Дерева

Мимо прошла еще одна леди, раздавая леденцы. Я получил свой. Потом она опять набрела на меня и дала мне еще один. Я разделил излишек с Уилберном.

Санди Кляуз завопил:

— До свиданья, ребята! До следующего года!

Счастливого Рождества!

Все леди и мужчины завопили то же самое и зазвонили в колокольчики.

Они вышли в парадное, расселись по машинам и уехали. После этого показалось, что стало очень тихо. Мы с Уилберном сидели на полу у своих кроватей.

Уилберн сказал, что леди и мужчины приехали из городской ратуши или из деревенского клуба. Он сказал, что они являются в приют каждый год, чтобы потом можно было со спокойной совестью напиться. Уилберн сказал, что ему все это надоело. Он сказал, что когда он вырастет и выберется из приюта на волю, то ни за что на свете не будет обращать на Рождество ни капли внимания.

Перед самыми сумерками все ушли в часовню на рождественскую службу. Я остался один, и когда стало темнеть, до меня донеслось пение. Я стоял у окна. Воздух был прозрачен, и ветер стих. Они пели о звезде, но это была не звезда Собаки, я специально прислушался. Я смотрел, как звезда Собаки восходит и разгорается ярче.

Все оставались в часовне и пели очень долго, и я получил возможность смотреть на звезду Собаки, пока она не взошла высоко. Я сказал бабушке и дедушке и Джону Иве, что хочу домой.

На Рождество у нас был праздничный ужин. Каждый получил по куриной ножке и шейке. Уилберн сказал, так каждый год. Он сказал, очень похоже, где-то выращивают специальных цыплят, у которых нет ничего, кроме ног и шеи. Цыпленок мне понравился, и я съел все.

После ужина мы могли делать, что хотим. На улице было холодно, и все остались внутри, кроме меня. Я взял с собой коробку, прошел через весь двор и сел под дубом. Я сидел очень долго.

Было уже темно, и мне нужно было возвращаться. Я повернулся к главному зданию.

И увидел дедушку! Он вышел из приемной и приближался ко мне. Я выронил коробку и со всех ног побежал к нему. Дедушка стал на колени, и мы обнялись. Мы не разговаривали.

Стало темно, и я не видел дедушкиного лица под шляпой. Он сказал, что пришел меня проведать, но должен возвращаться домой. Он сказал, что бабушка не смогла приехать.

Мне хотелось уйти с дедушкой — больше всего на свете, — но я боялся причинить ему неприятности. Поэтому я не сказал, что хочу домой. Я подошел с ним к воротам. Мы снова обнялись, и дедушка пошел прочь. Он шел медленно.

С минуту я стоял и смотрел, как он уходит в темноту. Мне пришла в голову мысль, что, скорее всего, дедушке будет трудно найти станцию. Я пошел за ним следом, хотя сам не знал, где находится эта станция. Я решил, что, может быть, все равно смогу помочь.

Мы прошли немного по дороге — дедушка впереди, я на некотором расстоянии, — потом пошли по каким-то улицам. Я увидел, что дедушка переходит улицу и входит на станцию. Я остановился, где был, на углу.

Было тихо. В рождественский вечер на улице почти никого не было. Я немного обождал, потом крикнул:

— Дедушка! Скорее всего, я могу тебе помочь прочитать буквы на автобусе.

Дедушка ни капли не выглядел потрясенным. Он подозвал меня знаком. Я подбежал. Мы долго стояли на краю станции, но я никак не мог разобраться в надписях.

Прошло совсем немного времени, и громкоговоритель сам объявил дедушке, какой ему нужен автобус. Я подошел вместе с ним к дверям. Двери были открыты, и с минуту мы постояли. Дедушка смотрел куда-то в сторону. Я потянул его за штанину. Не схватился за него, как после похорон мамы, но все равно потянул. Дедушка посмотрел на меня. Я сказал:

— Дедушка. Я хочу домой.

Дедушка долго смотрел на меня. Потом он нагнулся, схватил меня на руки и посадил на верхнюю ступеньку автобуса. Он встал на нижнюю ступеньку и вытащил кошелек с застежкой.

— За меня и моего ребенка, — сказал дедушка. Он сказал очень твердо. Водитель поглядел на него, но не засмеялся.

В автобусе мы с дедушкой прошли в самый конец. Мне хотелось, чтобы водитель поскорее закрыл двери. Наконец двери закрылись, и мы поехали. Станция осталась позади.

Дедушка обнял меня обеими руками и посадил на колени. Я положил голову ему на грудь, но не заснул. Я смотрел в окно. Оно было покрыто изморозью. В задней части автобуса не топили, но нам было все равно.

Мы с дедушкой ехали домой.