Павел Карпов - Черная Пасть

* * *

Юрий Олеша.

... "Ни дня без строчки". Так называется эта книга, вышедшая в свет уже после... ухода Олеши. Но помнится, Юрий Карлович говорил, что он готовит книгу "Что я видел на земле"... Разговор об этой книге произошел во время одной из первых наших встреч в Ашхабаде, во время войны.

Про эту необычайную встречу, пожалуй, надо рассказать поподробнее.

Познакомил меня с Олешей ашхабадский поэт Борис Шувалов. Летом. На улице. Под вечер. Я работал тогда в пограничной газете, был одет по всей форме и держался, как подобает военному. Сдержанно, горделиво и несколько скованно. Но выдержки мне хватило не надолго. Юрий Олеша быстро втянул в разговор и через несколько минут мы уже о чем-то увлеченно шумели на пустынной улице. Кстати, другого места для беседы у нас и не было, и я пригласил Олешу с Шуваловым в пограничную офицерскую столовую. Возражений не последовало, и мы отправились на улицу Житникова. Успели как раз... к закрытию столовой, когда рфициантки уже покинули зал, а буфетчица Нина Ермолович только что закрепила замочек и пломбу на медном кранике боченка с "Безменном". Положение создалось незавидное, и дело было вовсе не в моем уязвленном воинском самолюбии; Шувалов сказал, что Юрий Олеша не прочь был бы закусить. Не шиковал Олеша в те военные, скитальческие дни. Выручил нас Борис Шувалов, поэт общительный, находчивый и смелый. Он очень трогательно и с такой церемонной длительностью стал извиняться перед буфетчицей за беспокойство, что та не вытерпела, растрогалась и усадила нас за крайний столик. С кухни принесла не очень остывшей каши. Это был отлично разваренный и сдобренный хлопковым маслом маш, который, как потом оказалось, Юрий Карлович обожал до конца своей жизни. Снизошла буфетчица и к моему положению, уважила хозяйскую гордыню: доверила мне ключик от жбана с вином... Она торопилась домой. Вряд ли такое великодушие проявила бы какая-нибудь старорежимная шинкарка.

...Так в первый раз мы сидели с ним рядом, и я не сводил глаз с его характерного, лукавого, умного и усталого лица с густыми, очень подвижными бровями. Олеша сразу же показался мне почему-то похожим на знаменитого артиста Москвина. Когда я ему после напомнил об этом, Юрий Карлович согласился и даже сказал о чем-то общем у него с Москвиным... Приятно и немного страшновато было сидеть старшине в зеленых пограничных погонах с этим добрым и лукавым кудесником...

Говорить с ним было легко, но не просто. Олеша не только вслушивался, но и всматривался в каждое слово, иногда казалось, что он нарочно вызывал и даже выпрашивал какое-то интересное, редкостное слово, которое он долго искал, ждал и надеялся найти. Хитрить с ним было нельзя: это могло обидеть его, а главное - бесполезно было хитрить и лукавить; он сразу же замечал неискренность и, видимо, никому ее в душе не прощал...

После этой, как бы случайной встречи у нас завязалось довольно длительное знакомство. Наше первое застолье затянулось допоздна из-за оживленной и страстной беседы...

Юрий Карлович говорил о своей книге, которую "пишет всю жизнь".

- Что я видел на земле... Так я хочу ее назвать. Пойдет? - неожиданно, очень доверчиво, без всякой подготовки спросил он. - Нравится такое название? Только - честно. Это книга о виденном, пережитом... Она уже готова, но пока в лоскутах. Надо собрать, а главное - выбрать. Что я видел... Мое море... Мое небо... Хорошо бы дать название каждому отрывку... Море... Солнце... Отец... Учитель...

- А не будет ли такое название книги слишком поминальным, похоронным? "Что я видел на земле"... Все уже в прошлом! - осмелился я заметить.

- Так находишь? Значит, может такое показаться? - быстро ответил Олеша, как будто только и ждал этого замечания и уже давно готовился к возражению. - Загроб-но?.. Пожалуй. Что я видел... Накликать? О, это страшно! Книжка заранее старится... Это, пожалуй, верно. А если иначе: Мое открытие мира или просто - записки... Моя жизнь... Нет, надо еще подумать; такое название, видно, не годится. Сразу же - в прошлое! - Что я видел... Я еще думаю кое-что увидеть!..

В разговоре он несколько раз возвращался к этому, и все время в чем-то сомневался. Помнится и другое: о названии вышедшей потом книги - "Ни дня без строчки" - он ни разу не сказал.

В тот вечер толковали о многом. Олеше очень не понравилось чье-то суждение о прозе Алексея Толстого, о ее "сделанности и нарочитой утяжеленности..."

- Как можно не видеть, что Алексей Толстой делает медальончики! - воскликнул Олеша. - Надо все умеючи видеть и слышать в написанном. Какая лепка в "Петре Первом"!.. Меньшиков приложился щекой к царской панагии и на щеке у него остался отпечаток: и тут он весь "без лести предан!.." Какой вздор иной раз несут о тяжелой прозе Алексея Толстого. А у него все зримо, выпукло - медальончики!..