Павел Карпов - Черная Пасть

Шаумян, Джапаридзе, Фиолетов, Мешади Азизбеков... Их было двадцать шесть. Вот в этой камере, с этих наспех сколоченных нар их подняли, проверили по списку и в лицо. И увели. Чтоб убить и закопать в песок... Чудилось, камера смертников полна привидений... Дрожащий полумрак. Казалось, что с той ночи никто не прикасался рукой к этим нарам, дверям, не ступал по кавернам в цементном полу, не дышал этим затхлым воздухом.

Молча, неторопливо обошли они бывший каземат, а когда выбрались на солнечную улицу, Сергей сказал:

- До странного живо, явственно чувствуется их присутствие.

Солнце было особенно огнистым, а море беспокойным, вздыбленным на горизонте. Казалось, природа хотела сжечь и смыть с лица земли этот слепой, мрачный "арестный дом", но ему суждено стоять на берегу моря немым, суровым напоминанием о былом и думах Степана Шаумяна и его кровных братьев. Их было двадцать шесть... Отсюда пролегла их дорога в бессмертие.

К музею со стороны моря подошли два рослых солдата с полной говорливой девушкой в красном сарафане и с. небольшой книжкой в руках, с заложенным между страницами цветком гвоздики. Остановившись перед входом, солдаты подтянулись, покрепче утвердили и поправили фуражки, смахнули пыль с сапог.

- Подождите, - тихо сказала девушка, - надо постоять и о них подумать!..

... Слова девушки в красном сарафане слышались Сергею даже в поезде.

- Надо о них подумать!.. - себе и Пральникову несколько раз повторял Сергей. - Всегда надо о них помнить.

Поезд шел мимо глубокой, гористой выемки в морском берегу, минуя работящую Уфру - надежный форпост трудового Каспия. Дальше дорога, повторяя прихотливые изгибы побережья, шла на восток. Море. Известковое взгорье. Степной полынок, а за равниной - каракумская глухомань.

Этим же путем в сентябрьскую ночь увозили комиссаров. Последние часы их жизни длились до 207 версты...

А вот и Ахча-Куйма. Пустынный, глухой полустанок. Будка стрелочника и выкрашенный домик. Провисшие телеграфные провода. Суслиные бугорки и норы. Коршуны. Зной. Неразбуженная тишина, которую лишь слегка тревожили проходившие поезда и редкие автомашины. В эту сталистую тишину, должно быть, на века впаялись те выстрелы, последние слова Степана Шаумяна, проклятья и завещанья....

Поезд стоит здесь несколько минут. Люди, не отходившие всю дорогу от окон, покидают вагоны и стремятся к песчаным, тяжелым насыпям, политым кровью. До сих пор попадаются здесь винтовочные гильзы... Но не эти находки, не памятник, полузасыпанный песком, не передаваемые по наследству стрелочниками достоверные подробности той сентябрьской ночи - ничто так не говорит о мужестве и бессмертии, как эта неподкупная тишина. Надо только вслушаться в нее и... подумать о них!

Поезд покатил дальше. Где-то справа лежала граница. В купе вместе с Сергеем и Виктором Пральниковым ехал пожилой офицер. Седой воин чувствовал себя и в вагоне уверенно и даже сановито, и это происходило не за счет важности и рисовки, а за счет его простоты, выдержки и какой-то скрытой нечеловеческой напряженности во взгляде. На нижней полке, ближе к двери, сидел молоденький голубоглазый солдат, не зная как лучше в такой непривычной семейной обстановке держать автомат, с которым гораздо удобнее на границе, чем в купе мягкого вагона.

Поезд замедлил ход, но не остановился. По всему составу прошла железная судорога, колеса глухо заскрежетали и вдруг, словно освободившись от пут, легко покатили под уклон, по высокой насыпи с узкими прорезями во многих местах для пропуска силевых вод, которые насылает по весне Копет-Даг.

- Чайку прикажете? - уважительно обратился к офицеру проводник с острыми хвостатыми усами.

- Прикажу, - ответил офицер, вытирая полотенцем лицо, шею и грудь.- Если можно - покрепче и похолоднее!

- Тогда старой заварки? - сразу же догадался черноусый казах. - Есть заварка!

- Несите.

На столе появился шестигранный чайник с подтянутой талией и яркими цветами на боках. Офицер решил поделиться с соседями по купе "божественным напитком", как он назвал старую заварку. Солдат с автоматом привстал и покачал головой, а Пральников поднял в руке уже налитый стакан с ломтиком лимона, поклонился. И только Сергей рискнул принять дегтярный напиток и тут же отпил полстакана. Он любил "вчерашний" чай и тем угодил офицеру.

Оказалось, что седовласый полковник давненько знаком и даже вместе когда-то служил в одной комендатуре с Чары Акмурадовым.

- Связи не рвем со старым чекистом, - проговорил с улыбкой полковник. - Бывают и сейчас общие интересы... Привет ему, Акмурадовичу!