Павел Карпов - Черная Пасть

- Компас! - обрадованно засуетился он вокруг столба, стараясь определить стороны света. - Вы, капитан, находитесь сейчас на... севере! - ткнул он пальцем в пуговицу с якорем на бушлате старика. - О, теперь я не собьюсь, обязательно найду вас...

Притихший Ковус-ага поднял лицо и взглянул на темное, наволочное небо; и то ли дождинка ему в глаз попала, или от другого чего, но только старик вдруг часто заморгал и отвернулся от фонаря к наклонной стенке дождя.

- Эх, шайтан! - он протер глаза костяшкой кулака И прикрикнул. - Ну, Мурад, всем по местам! Тебе - в интернат, книжки читать, а нам - в море, с волнами драться. Пошли, Мамраз! - Старик поднялся по сходням на борт баркаса, и вдруг остановился, словно спохватился.- Эй, джигит, а где ты живешь?.. Красноводск большой. Ведь за мной ракушки с Кара-Ада!

Сначала никто не отозвался. А чуть погодя, откуда-то донесся неунывающий голосок Мурада:

- Не бойтесь, дядя Ковус-ага, я сам вас найду-у!.. По компасу.

Команда "Баклана" торопилась с отплытием и потому никто не придал особого значения словам парнишки.

Только Ковус-ага почему-то встревожился, сошел с баркаса и забегал по мокрым тесинам причала. Он позвал Мурада с уступчивой мягкостью, но не получил ответа. Рассердившись, прикрикнул на него, потребовал сейчас же выйти на свет и дать обещание немедленно вернуться в интернат. Напрасно стоял старик под дождем: беглец к нему не подошел, никакого обещания не дал. "Ну и хлюст, бежать куда-то рвется, - подумал Ковус-ага. - Буду в интернате, отчитаю по всем морским правилам". "Баклан" снялся с якоря, взял курс на Кизыл-Су. В кубрике Мамраз стал было подтрунивать над стариком, но примолк, заметив, что капитан не на шутку закручинился: привязался к сироте или просто беспокоился - один тот бродит в такую муторную непогоду.

- Ай, яшули, не пропадет с твоим компасом!

- Другое тут... Поверил ведь мне этот верблюжонок! Ты, Мамраз, вдумайся: поверил! С этим не шутят.

- Понять можно, но ты, Ковус-ага, не обещал.

- В том-то и дело - без слов он понял, по-своему, верблюжонок, поверил в таймунщика Ковуса, - усатый капитан стоял перед веселым здоровяком Мамразом до крайности возбужденный.

Моторист понимал, что старик говорит про очень важное, может, главное в своей жизни: об ответственности перед человеком, который в тебя верит.

- Нет, ты лучше пойми, Мамраз! - старик силился убедить, яснее высказать свою заботу. - Мне когда-то такие слова говорил и Степан... тот, что на Кара-Ада в тряпье, полуголый среди змей лежал. И остался лежать. А теперь вот этот верблюжонок то же самое сказал. И откуда он взялся! Уколол прямо в сердце. Одно теперь остается: доказать дружку, что он не ошибся. Нельзя веру губить. Вера - она в жизни как солнце!

- Стареешь, капитан. Ничего и не надо доказывать. Верит, и пусть! От этого ему на свете будет уютнее.

Тяжелые, разъяренные волны налетали на баркас с разбегу, били увесисто и хлестко, рассыпаясь при ударе на миллионы зеленых водяных комьев. "Баклан" грудью бросался им навстречу и рассекал литые глыбы. Повернись он бортом или покажи корму - в щепки разобьет. Ковус-ага сам стал за штурвал. Мамраз был рядом, ему хотелось дослушать старика до конца, хотя он и торопился к машине, возле которой оставил помощника.

- Если человек тебе верит, это радостно и дорого, но и нагрузно! А не оправдать этой веры - боязно, - Ковус-ага напряженно следил за высоким, загнутым, вихрастым гребнем надвигавшейся волны и вел судно прямо на нее. - Верой надо дорожить; опасно и страшно подрывать веру как многих, так и одного человека. У меня, Мамраз, жизнь долгая и крученая, как якорный канат. Я испытал, как обманутая вера в человека больно и надолго потрошит душу... И это никогда не забывается.

Огромный, подвижный клюв волны навис над баркасом, грозясь растерзать с налету, но "Баклан" рванулся навстречу, поднялся, словно на дыбы встал, и, выдержав удар, вырвался на простор. А за девятым, высоченным валом стало вдруг видно, как на краю моря уже поднялось багровое, без лучей и короны, холодноватое осеннее солнце. Ветер слабел. И та гребнистая волна, с которой сразился "Баклан", была минучей опасностью. Не попадалось больше таких гривастых в летучем стаде волн. Штормовая полоса осталась позади.

- Сбавить обороты! - приказал Ковус-ага, передавая штурвал помощнику. - Следи за одиноким дымком. Встречный.

После ночных штормовых мытарств надо было осмотреть баркас, снасти, груз, и старик вместе с Мамразом спустился с мостика на палубу. Было свежо и сыро, ветер путался и брюзжал в снастях, жалуясь на вечные скитания и бесприютное одиночество. Капитан и моторист прежде всего осмотрели ящики с приборами для лаборатории, которые крепили особенно бережно. "Принимать эти приборы будет, наверно, Анна Петровна с девчатами", - подумал Ковус-ага. Поправили брезент на кислородных баллонах и подошли к сложенным у кормы тюкам мешковины. На верхней кипе Мамраз вдруг увидел темно-серую птицу, чуть побольше голубя. Бусинками желтоватых, немигающих глаз она смотрела на людей, пыталась взлететь, но не могла. Кособочась, птичка поволокла за собой перебитое крылышко, ткнулась в узел каната, жалобно пискнула и притихла.