Владимир Киселев - Любовь и картошка

Но Щербатиха услышала.

— Сам ты сбесился! — закричала она.— Все под себя гребешь, как курка оголодавшая. Я голову подставляла, а деньги тебе в карман шли...

— За неучтенную картошку? — внимательно посмотрел на Щербатиху Григорий Иванович.

— Ты у сынка своего спроси,— повернулась к нему Щербатиха.— Он у Матвея в подручных. Небось тоже свой процент имел.

Сказала и пожалела, так вдруг беззащитно и убито посмотрел на нее Григорий Иванович, и попробовала добавить еще что-то, но Григорий Иванович в тишине, которая казалась особо ощутимой, будто плотной, тихо спросил:

— Сережа, это правда?

— Нет,— ответил Сережа, с ужасом ощущая, что от его слов уже ничего не зависит, что ничто уже не изменится от того, что не получал он никакого «процента».— Я за ездку получал. Я говорил. По три рубля.

— Вот они, твои три рубля,— с горечью выдохнул Григорий Иванович.

Павел Михайлович тяжело поднялся с чурбака, на котором сидел он все это время в неудобной позе — чурбак для него был слишком низким,— и сразу стало видно, как он устал, как словно надломило его то, что сейчас он услышал.

Все в колхозе знали, и Сережа это знал, что Павел Михайлович не любил, когда ему рассказывали что-нибудь плохое о людях, относился к таким рассказам с недоверием, а если убеждался в том, что рассказанное правда, искренне и надолго огорчался. И такая его вера в людей стала в селе особым мерилом правды, его стеснялись обманывать, при нем люди всегда стремились показать себя с лучшей стороны.

— Что ты наделал, Матвей? — сказал он обиженно и недоуменно.— Чем жизнь кончаешь?.. Под огнем копал ты эту картошку, под смертью видимой... Сколько нас осталось?.. Тебя пионеры на праздники в президиум сажают... Чего тебе не хватало?.. На что ты позарился?..

Матвей Петрович втянул голову в плечи. Он смотрел на председателя испуганно, жалко, и Сережа не выдержал.

— Батя,— сказал он с отчаянием.— Ведь дед Матвей не для себя. Для нас. Для колхоза. За удобрения!..

— Какие удобрения?.. Кто выдумал такую глупость? Вы, Матвей Петрович?

— Что это значит? Сережа! Откуда ты это взял? — строго спросил председатель.

— Да не вынайте вы душу из парня,— исподлобья посмотрел на председателя Матвей Петрович.— Я ему сказал. Заврался. Не было никаких удобрений.

— Как же вы, дед Матвей? — только и вымолвил Сережа.

— А если бы и были удобрения? — строго и холодно спросил генерал Кузнецов.— Тогда бы ты, Сережа, считал, что так и нужно?.. А ты, Наташа? — повернулся он к дочери.— Ты знала, что Сережа возит краденую картошку?..

— Анна Васильевна! — вдруг осенило Щербатиху.— Так это ваш... Так он в самом деле генерал?.. А я такого наговорила... Простите меня великодушно.

— Он мне сказал,— ответила Наташа.— Сегодня. Только он ведь не знал...

Алла Кондратьевна подошла к столу, взяла из своей сумочки очки — она была несколько близорука, но обычно очков не носила,— надела их и внимательно, словно не узнавая, посмотрела на Матвея Петровича.

— Сколько сил мне стоило,— сказала она,— чтобы все в колхозе как по рельсам катилось, чтобы в хозяйстве свободный рубль был. А вы этот рубль — в карман?! За моей спиной. Кому же верить после этого?

— А кто тебе эти рельсы гладкими делал? — обозлился и внезапно перешел в наступление Матвей Петрович.— Ты из области ворочалась — ног под собой не чуяла. «Договорилась! Цемент есть, пленка на теплицы будет, водой аммиачной хоть залейся, а подшипники уже по дороге катятся». Только ты в кабинете договаривалась, наверху. А получать мне на базе, внизу. Ну, а там таких, как я, тринадцать на дюжину. Знакомство нужно. Кому цветочки, кому грибочки, а кому и бутылку. Что ж я это, из своего кармана должен был?.. Не настачишься!

— Не врешь ты, Матвей? — подозрительно посмотрел на него Павел Михайлович.— Сколько на это могло у тебя уйти?

— Ты бы сам попробовал, — огрызнулся Матвей Петрович.— На одни ложки у меня, почитай, полтыщи ушло.

— Какие ложки? — огорошено спросил Павел Михайлович.

— Деревянные. Лакированные. Даешь человеку шесть штук и говоришь: «Опытная партия. В колхозе налаживаем народный промысел». Он и рад. Говорит: «Чистая Хохлома!» И невдомек ему, сердечному, что оно и впрямь Хохлома. В универмаге их навалом.— Матвей Петрович удивленно развел руками.— И скажи ты мне на милость, где эта Хохлома и к чему они на ложки столько леса переводят? Ведь никто ими не ест. Железными сподручнее...

— Ты брось эту Хохлому,— перебил его Павел Михайлович.— Ты себе брал деньги или не брал?