Эндре Эриксен - Осторожно, Питбуль-Терье!

Терье боязливо поднимает на меня глаза. Они грустные. Терье отворачивается.

— Хорошо, — бубнит он. — Попробуем.

И добавляет совсем тихо:

— Завтра.

— Надо сегодня ночью, — отвечаю я.

— Не выйдет.

— Это будет сюрприз. Для мамы.

Терье косит глазом на окна спальни.

— Главное, чтобы она ничего не услышала, — говорю я.

Терье снова оборачивается ко мне. Вздыхает.

— Попробую, — говорит он. — Не знаю.

Закидывает на плечо елку и уходит.

— Приходите после одиннадцати! — шепчу я ему вслед.

Терье не оглядывается.

Я стараюсь занести елку в дом, не поднимая шума, но ветки предательски и неприятно шелестят по полу.

— Что там происходит? — спрашивает мама из своей комнаты. Голос немного звенит.

— Это я!

Я прислоняю елку к книжной полке.

— Ты не забыл накинуть цепочку?

— Нет, конечно, — кричу я в ответ и быстро накидываю цепочку.

Мама улыбается, но вид у нее бледный. Изо рта вырывается облачко пара.

— Может, все-таки попробовать немного лоботомии? — мямлит мама. И закрывает глаза. Веки совсем сморщенные.

— Для профилактики?

Она кивает. Улыбка ее вянет, что неудивительно. Она сегодня весь вечер улыбалась, разве можно так долго.

— К сожалению, все операционные закрылись на Рождество, — отвечаю я ей врачебным голосом. — Но я могу предложить вам успокоительное.

Я наливаю в ванной стакан воды и достаю лекарства. К таблеткам от депрессии и витаминам я добавляю еще снотворного.

— Выпей заодно снотворного, — говорю я наигранно ровным голосом и сую ей в руку стакан. Мама смотрит на него и вздыхает.

— Не надо бы мне, наверно, пить так много таблеток, — говорит она.

— Конечно, не надо, — подхватываю я. — От них такое бывает. Даже выздоравливают.

— Вот это был бы действительно ужас, — натянуто улыбается мама, — Лучше не рисковать.

— Может, сегодня тебе одних этих хватит? — спрашиваю я, показывая на снотворное.

Мама долго молча смотрит на стакан.

— Нехорошо все мешать, — продолжаю я.

Мама кивает. Откручивает крышку и вытряхивает на ладонь пару таблеток.

— Если пить, то две, — говорит она. Берет у меня стакан с водой и пьет таблетки.

А я выпиваю витаминку.

— Пожалуй, мне на сегодня и одной хватит, — говорю я при этом.

Я наряжаю елку, но меня отвлекает какое-то дребезжание за окном. Потом кто-то принимается барабанить по стеклу. Ну что ты будешь делать с этим Терье? Когда он пытается вести себя тихо, шуму от него еще больше обычного.

Я кидаюсь к окну, отдергиваю занавеску и оказываюсь нос к носу с Рогером.

Ой!

Рогер смотрит на меня плотоядно, как удав на кролика. Сжав зубы, он водит по стеклу гвоздем, извлекая мерзкий звук. Он сидит на корточках на перевернутом помойном баке, Курт стоит около бака, скрестив руки на груди.

Тихо, как мышка, чтобы не ровен час не разбудить маму, я приоткрываю окно. Курт подходит ближе.

— Мы сегодня видели того питбуля, — говорит он.

— Он такой же питбуль, как я слон! — фыркает Рогер.

— Как ни странно, он гулял в саду одной пожилой дамы.

— И никаким бешенством не болел.

Рогер смачно отхаркивается и сплевывает в снег.

Я изображаю глубокое удивление:

— Ну надо же…

Взгляду Курта громобойный.

— Уж мы ему накостыляем! — вторит ему Рогер.

— А ты нам поможешь, верно? — спрашивает Курт.

И вытягивает губу, делая противную гримасу.

— Если только вы с этим Терье не слишком сильно дружите…

Так, мне срочно нужна сногсшибательная отговорка.

Я думаю изо всех сил. Не помогает.

— Сейчас никак не могу, — говорю я. Слегка дрожащим, к сожалению, голосом.

Курт косит глазом на мамино окно, и на лице его появляется кислая улыбочка. У меня холодеет на душе. Только бы он ничего не затеял.

А Курт уже буравит меня взглядом.

— Ну а завтра ты можешь?

— Возможно.

Курт досадливо вздыхает.

— Слушай, — говорит он мрачно. — От тебя требуется только привести его в бункер. Остальное мы берем на себя. Поможешь нам — бункер твой.