Владимир Беляев - Дом с привидениями

Тот разворошил пшеницу и толкнул ее вперед колосьями в барабан. Кривые блестящие зубья захватили пшеничные колоски, смяли их, потащили к себе стебли, молотилка, получив пищу, затряслась, зашумела, из барабана поднялась пыль.

– Поехали! – крикнул Коломеец и, сдвинув на затылок буденовку, протяжно засвистал на весь ток.

– Никита свистит – значит, дело будет. Поднажали, ребята! – сказал, смеясь, Полевой, подгребая ногой к локомобилю солому.

Чтобы не стоять без дела, Полевой помогал кочегару. Сейчас кочегара не было видно. Полевой нагнулся и, подобрав охапку соломы, ловко швырнул ее в топку локомобиля. Упав на раскаленное поддувало, солома задымилась, первые языки огня прорвались наружу, мигом охватили ее со всех сторон.

– Давай, давай! Чего загляделся? – Коломеец сердито подтолкнул меня.

Я поспешно двинул к нему вторую половину снопа.

Пыль все больше рвалась наружу из барабана, защекотало в носу. Чихая, я один за другим подсовывал Коломейцу развязанные снопы. Жарко пекло солнце, мелкие колючки осота впивались в ладони, но выковыривать их не было времени. «После иголкой выну», – думал я, разрывая перевясла. Весело на душе было, что я работаю наравне со взрослыми, да еще у самого барабана – не где-нибудь. Поглядел бы на меня сейчас Петька Маремуха. Ему и не снилось такое – стоять на площадке молотилки. Ведь Маремуха даже и Котьке Григоренко завидовал, что тот у медника Захаржевского работает. А что Котька по сравнению со мной? Подумаешь! Гордый и довольный, я принимал от Шершня снопы. Шершень в рваных холщовых штанах бродил по снопам с вилами. Вот он начинает новый ряд.

«Ну-ка подай этот крайний широкий снопик – его, пожалуй, на три порции хватит», – подумал я.

Шершень, словно угадывая мои мысли, перебросил мне сноп. Только я развязал перевясло, к моим ногам со стуком упало что-то тяжелое. Я нагнулся и увидел на решетке длинный ржавый болт.

– Никита, смотри! – шепнул я Коломейцу.

Тот поднял болт, нахмурился.

– В самом снопе?

– Ага!

– Давай, давай, Никита! – закричали снизу.

– Да погоди ты! – отмахнулся Коломеец и, переведя ремень на холостой маховичок, подозвал Полевого.

Когда я объяснил, где был найден болт, Полевой сказал:

– Не иначе – кулацкие штучки. Случайно такие железяки в снопы не попадают. Это не перепелка. – И тихо предупредил меня: – Ты гляди, Манджура, может, еще чего найдешь. Подсунули болт – могут и бомбу в солому заплести.

Молотьба пошла дальше.

Теперь, прежде чем подвинуть сноп Коломейцу, я прощупывал солому; а он то и дело подгонял меня. Я здорово упарился, рубашка прилипла к спине, соленый пот затекал в глаза, я протирал их рукавом и думал: поскорей бы шабаш.

– Эй, шевелись, Коломеец! – покрикивали все чаще и чаще курсанты.

Они вошли во вкус, быстро отгребали солому, подставляли к жестяному желобу пустые рогожные мешки и сердились, когда теплое зерно шло слабой струйкой.

Перед обедом все пошли на Днестр купаться. Дорога на реку пролегала под забором совхоза. Мы миновали то место, где вчера я, прыгая в бурьян, спугнул неизвестного человека. Совхозный сад днем выглядел не таким густым, как ночью.

Днестр заблестел сразу же за каменным забором. Он показался мне с первого взгляда очень широким – раз в пять шире нашего Смотрича. Тот я переплывал с одного маху, а здесь, пожалуй, пришлось бы попыхтеть. Мы с Коломейцем сели у самой воды. Гористый бессарабский берег был хорошо виден и отсюда, снизу.

На глинистых холмах зазеленели виноградники, за ними на бугре, далеко от Днестра, виднелось село – белые хатки под соломенными крышами, садики, на краю села тускло поблескивал купол церкви. Оттуда, с околицы села, к Днестру спускалось вниз по крутым склонам несколько тропинок. Они вели к двум чернеющим на воде мельницам. Издали эти черные дощатые мельницы, закрепленные на якорях посреди реки и соединенные с берегом узенькими кладочками, были похожи на сорванные наводнением курятники. Бессарабский берег был пустынен, только у левой мельницы, стоя на мостках, стирали белье две женщины. Когда они шлепали вальками, гулкие хлопки доносились к нам сюда вместе с поскрипыванием мельничных жерновов.

– Ну что ж, выкупаемся, а, Василь? – сказал Коломеец и стащил с ноги покрытый пылью сапог.

Когда он стянул суконные бриджи и нижнюю рубашку, я увидел, что вся спина и грудь его густо поросли черными волосами.

Коломеец нежно провел ладонью по волосатой груди и сказал с гордостью: