Илга Понорницкая - Эй, Рыбка!

— Эй, дяденька!

Да и просто не посидишь на лавочке с друзьями. Обязательно выйдет чья-то бдительная мамаша:

— Мужчина! Что вам от мальчиков надо?

Минаевым плохо быть, а Бобровым — другое дело. В Боброва все девочки влюблены. На математике я получила записку от Вали Новиковой, аккуратистки, каких мало найдешь на свете. Почерк у нее — лучше всех в классе, и этим почерком на четвертушке тетрадного листка, украшенного, вдобавок, завитушками, было написано:

«К тебе пришло письмо счастья. Перепиши его 9 раз и отправь девяти своим подругам. Обязательно до захода солнца. Если ты не сделаешь это, цепочка прервется. Тогда произойдет несчастье. Если ты сделаешь все как надо, то выпей на ночь стакан воды и загадай имя мальчика. Через семь дней он подойдет и предложит дружбу».

Девчонки изводили на письма счастья горы бумаги и отмечали в карманных календариках, в какой день ожидать, что Бобров обратит на тебя внимание.

Будь в этих письмах все правда, бедняге пришлось бы каждый день предлагать дружбу восьми или десяти одноклассницам. Но счастье досталось только одной из нас, Кате Павловой. И это, без сомнения, было справедливо. Катя отличалась от всех нас. И от тех, кто бегал по школе с грязными коленками — вроде меня — и мог запросто хлопнуть соседа книжкой по голове, и от тех девчонок, что только и старались, чтоб взрослые были довольны — зубрили все уроки, на переменах чинно ходили под руку.

Катя была другой, и на всех одноклассниц она посматривала снисходительно, точно знала нечто такое, чего не знал больше никто из нас.

Кирпич перед уроком распорядился: все выйдут из класса, дежурный проветрит помещение и уберет из него все лишнее. Очевидно, имелись в виду мятые бумажки, разбросанные теми, кто был здесь до нас.

Дежурит Бобров.

Звенит звонок. Мы входим в класс, учитель начинает урок, и тут раздаются мальчишечьи голоса:

— Ой, а где мой портфель?

— Ой, и у меня тоже нету…

Кто-то первым бросает взгляд за окно — а там на дорожке и на газоне разбросано штук пятнадцать портфелей.

Бобров по-своему понял приказ убрать все лишнее. От портфелей он избавил всех наших мальчишек, кроме, разве что, бедняги Геныча, которому и без того достается, да еще Вани Корнева, про которого все говорят, что после школы он будет учиться дальше.

Кирпич посылает Боброва на улицу собрать портфели.

С минуту мы сидим молча, переживая Сашкину выходку. В глазах у девочек восхищение — кто бы еще такое придумал? Мальчишки посмеиваются — не ожидали, видать, такого, но если это сделал Бобров, то, значит, все правильно. Кто бы еще так ловко оттянул начало урока? Звонок-то прозвенел, время идет, а учитель стоит, забыв, с чего он собирался начинать…

И тут подает голос Катя. На равных, как взрослая, она спрашивает:

— Григорий Деевич, а как же Бобров принесет столько портфелей? Можно я пойду помогу?

И тут наступает тишина.

Катина смелость поражает всех нас сильней, чем выходка Боброва.

Кирпич в растерянности непроизвольно делает шаг вперед и останавливается перед маленькой женщиной.

— Ну… Что ж… Пойдите, помогите ему…

Сроду у нас учителя не называли детей на «вы».

Разве что добрейший, скромнейший Николай Иванович обращался к Таньке Семеновой:

— Я убедительно просил бы вас заняться моим предметом… Электротехникой…

Танька отодвигала в сторону лак для ногтей и, тихо качая ногой, напевала, глядя ему в лицо:

Sorry, I’m a lady,

Sorry, I’m a lady…

Но это было уже три или четыре года спустя.

Сашка с Катей возвращаются в класс, и мы, девочки, понимаем, что уже все. Нет надежды. Катя — вне конкуренции.

Никогда, никогда не смогу я сказать так при всех:

— А можно я пойду помогу?

Горечь разрастается внутри меня, на уровне груди, на уровне горла, выше, выше. Она подталкивает слезы к глазам.

Из другого мира доходит голос учителя:

— Проверим, как вы усвоили тему…

На следующем уроке — биологии — я еще ничего не вижу от слез. Ощупью раскладываю на старой газете какие-то семена — мокрые, склизкие. Они здесь будут сушиться, пока не придет время делать с ними что-нибудь еще.

Понятия не имею, что за семена… Возможно, это знают в том классе, который был здесь до нас…

Биология почти всегда проходит в теплице. Вдоль окон в ящиках зеленеет рассада помидоров. Нам говорят, что мы выращиваем овощи для школьной столовой. На самом деле сроду в столовой не давали помидоров. Там только макароны с килькой в томатном соусе. Или запеканка — тоже из макарон.