Во Куанг - Отчий край

— Спасите! Помогите! Тону!

— Прекрати орать, — сказал Островитянин. — Ты ведь уже на берегу.

Мы пролежали с ним еще довольно долго. Руки и ноги болели так, точно разламывались. Буйволица Бинь, которой надоело валяться в воде, давно уже поднялась на берег и пощипывала траву.

Я отвел буйволицу домой, сказал сестре, что простыл, и тут же улегся спать.

Я проспал, не вставая, до самого утра.

Утром у меня противно бурлило в животе. У Островитянина на шее виднелись синяки, и она уже начинала распухать — так крепко я уцепился за него, когда он бросился мне на помощь.

Островитянин сказал, что ему пришлось укусить меня, чтобы я его совсем не задушил, а потом он взвалил меня на плечи и пошел, то и дело хватаясь за дно рукой — было уже совсем близко от берега.

Шея у Островитянина еще несколько дней оставалась раздутой. Все в доме решили, что у него свинка. Дедушка Ук сказал, что при свинке лучше всего горло обмазывать известкой и сажей. Вымазанный известкой и сажей, Островитянин стал похож на домового. Он выглядел таким чудищем, что, где бы ни появился, на него начинали лаять собаки. Даже пес Вэн его не узнал и лаял не замолкая.

— Чего лаешь, ведь это наш Островитянин! — прикрикнула на пса жена Бон Линя.

Но пес не успокаивался и продолжал ворчать, а едва Островитянин попытался подойти к нему, поджал хвост и куда-то удрал.

Вообще-то я любил сестру. Особенно когда она варила цветную капусту или готовила пирожки. Сестра в таких случаях всегда накладывала мне полную тарелку. Когда поспевала гуайява, она и гуайяву мне приносила. Она была добрая. Если она в Куангхюэ смотрела представление бродячих актеров, то в чувствительных местах всегда плакала навзрыд и потом целый день ходила зареванная. Но, вступив в ополчение, она заявила:

— Теперь я больше никогда не стану плакать! Слезами людям не поможешь! Только так, как сестры Чынг [25], и надо поступать: наточили мечи, пошли на врага и положили конец всяким страданиям!

Сестра не хотела носить больше длинное платье, коротко остриглась и надела брюки и блузку. Она мечтала о широком кожаном поясе, к которому можно было бы привесить нож.

— Бон Линь знает, что ты хочешь вступить в отряд, — подозвав меня к себе, сказала она однажды с таинственным видом. — Сходи к нему. Он собирается что-то тебе показать…

— Что, скажи? Ты ведь знаешь!

— Я ничего не знаю!

И она улыбнулась, словно что-то недоговаривая.

— А ты спрашивала его про высокие дома, которые у нас построят не сегодня-завтра? — спросил я.

— Спрашивала. Их обязательно построят, только не так скоро, как ты думаешь. Ну, ладно, иди! Бон Линь тебя ждет.

Птица бим-бип издавала продолжительные трели, словно звала вечер поскорее спуститься. Фикус, будто нарисованный на фоне неба черной китайской тушью, купался в багровых лучах заката.

«Что хочет показать мне Бон Линь? — размышлял я, идя по узкой улочке. — Может, он хочет предложить мне свой охотничий нож? Его только что назначили командиром отряда самообороны, и, значит, ему дадут пистолет. А уж охотничий нож наверняка достанется мне».

В доме Бон Линя лампы еще не зажигали. Бон Линь и Островитянин копали во дворе яму. Рядом лежали две большие толстые бамбучины.

— Куда такие огромные? — спросил я.

— Для тренировки мускулов! — ответил Островитянин.

Услышав про мускулы, я отнесся к их затее с уважением. Раньше у Бон Линя уже был такой снаряд. Бон Линь обычно вставал рано и выходил во двор. Упираясь руками в бамбуковые подпорки, начинал тренировку. Закончив тренировку рук, он тренировал ноги. Потом растирался соленой водой, а затем начинал носить каменную ступу. Ступа из зеленоватого камня, в которой обрушивали рис, была такой тяжелой, что ее могли поднять только два человека. Но Бон Линь поднимал ее один и, неся перед собой, делал пять кругов по двору.

Бон Линь пока ничего не говорил о том, что он собирается мне показать. Мне не терпелось поскорее узнать, и я спросил:

— Мне сестра сказала, чтобы я пришел. Вы мне хотели что-то показать.

— Все правильно! Так и будет! Только сначала сходим искупаемся. Вода в канале у дюн Куаймó сегодня особенно прохладная!

Я услышал это и поежился. Дюны Куаймо лежали неподалеку от баньяновой рощи Ли, и говорили, что там тоже много чертей.

— А почему бы нам не пойти купаться на реку? — спросил я.