Анатолий Мошковский - Черные кипарисы

На бумаге можно написать то, чего никогда не скажешь устно. А потом, когда встретишь его и знаешь, что он все прочел и все знает, что ты ему написала, так легко сделать вид, что и не писала ничего и ничего такого не думаешь. И все это вроде бы как игра и совсем не игра!

Аня спрятала шифр в матрас, вспомнила все, что было вчера, — и позорный для нее турнир, и приезд новенького, и горячие глаза Феликса… Улыбнулась — и опять к зеркалу.

Что у нее на самом деле красивое, так это волосы. До актрис ей далеко, но волосы… Они у нее густые, пушистые, длинные. Другие пообрезали, а она нет. Что хочешь делай из них, любую прическу сооружай. Может, сегодня по-новому как-нибудь заплести? Даже классный руководитель сделал ей замечание: нельзя каждый день приходить в школу с новой прической. Нет, лучше снова завязать хвостик — идешь и чувствуешь, как ветерок развевает его… Смешно и весело!

Аня быстрыми движениями стала расчесываться гребнем, да так, что волосы трещали. Повязала красную ленту, глянула на будильник и ахнула. С трудом натянула узкие, очень тесные — отлично сели после стирки! — джинсы, скользнула на кухню, мгновенно поела, повесила на плечо ремень рюкзачка и на цыпочках вышла из домика.

Мама уже ползала в клубнике — рвала на продажу: первая клубника дорогая, и сами они ее почти не едят. Из-за этого проклятого сада Ане пришлось срезать красивые длинные ногти — земля набивалась, а вычищать ее — мука!

Аня бесшумно двинулась к калитке.

— Анька! — догнал ее голос матери. — Когда вернешься?

— Скоро! — Аня побежала по мокрой от росы дорожке.

Ох как взрослые любят задавать вопросы и допытываться, куда и зачем ты идешь, и что думаешь, и почему… Все им надо знать.

Собраться условились на пустыре, там, где кончался городок и начиналась наикратчайшая тропа на гору.

Аня полетела по тротуару, по улочке вверх — и прямиком через бесхозный огородик. Вон они, ребята! Почти все на месте. Феликс с пасмурным лицом — почему? — сидит на оградке, а у ног его, как верный пес, на травке расположился Захарка; Артем в своих страшноватых, как у мотоциклиста, только черных, очках разместился на большом камне и улыбается, и Аркаша среди них в войлочной, с бахромой курортной шляпе, и он не сидит, а почему-то нервно расхаживает возле ребят…

А вон… Нет, это правда? Димка!

Аня прямо опешила и не поверила своим глазам…

Он-то зачем явился? Вот еще номер! Вчера так заорал на Феликса и был не в себе, а сегодня вдруг решил идти со всеми.

Наверно, потому, что явился Димка, такое пасмурное лицо у Феликса и такое бесшабашно-веселое у Артема: чует, будет потеха. Любит он потехи, и хохотать любит, и здоровенный, и на нее посматривает, и какое имя дал ей! Точно и вправду она самая красивая в городе… Только зачем он все время носит эти дурацкие черные очки? Глаза бережет? Или думает, ужасно идет ему?

Но Дима… Лучше бы не приходил…

И кто во всем виноват? Феликс! Нельзя было так сразу обрывать все… Дима ведь до сих пор немножко нравится ей — тихий такой, добрый — все вмиг сделает, все, чего ни попроси! И сам из себя хорошенький: волосы мелко вьются, нос тонкий, с горбинкой, и губы красивые. Многие девчонки в их классе просто без ума от него, и Аня совсем не хотела, чтобы все так кончилось. И с Димой ведь можно было по-прежнему дружить, и с Феликсом, да вот не получилось…

Ничего не поделаешь, надо выкручиваться. Будь что будет!

— Привет! — крикнула Аня, подойдя к ребятам и прямо-таки полыхая щеками. — Доброе утро!

— Здорово, мисс! — ответил Артем, а потом уже другие.

И она, как это принято среди мальчишек, по порядку стала кидать им руку: вначале Артему — ближе всех сидел, потом Аркаше, Диме… Да, да, она кинула руку и Диме, но тот, вместо того чтобы пожать ее, мгновенно отдернул от Ани руку и отошел за Аркашу. И все это видели… Кровь ударила в лицо Ани. Вот какой он, оказывается! Хочет, чтобы она дружила только с ним? Не дождется этого. Ох как захотелось вдруг припечатать его каким-нибудь словечком, но не нашлось нужного, и Аня вяло сунула руку Семке и Захарке, и уж напоследок протянула Феликсу, и тот быстрым незаметным движением так стиснул ее руку, что Аня вскрикнула, засмеялась и стукнула его по плечу.

И забыла про неприятность.

Ребята улыбались ей, точно она доставила им большую радость, а она ничего для этого не сделала — просто пришла. Лишь Дима не улыбался. Он присел в сторонку на кирпич и каблуком туфли выворачивал камешек.

«Ох и дурища же я! — ругнула себя Аня. — Нельзя так вести себя при нем. Ведь губы у меня — до ушей и нос — кверху. Позор!»