Вацлав Чтвртек: О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке

Посадил он Циписека на плечо, обнял Маню за талию, и они отправились домой.

Шёл раз Румцайс мимо дома старосты на главной площади и услыхал шум. Заглянул в окно: сидит в кухне старостиха, держит на коленях продавленную корзину и ругает мужа:

— Где ни ступишь, след оставишь!

А староста Грош ей отвечает:

— Нет худа без добра. Теперь поневоле новую корзинку придётся заказать.

Надел шляпу, взял в руку палку и ушёл.

А жена ему вдогонку:

— Мне нужна корзинка из красных прутьев! У меня туфельки на красных каблучках!

Румцайс пошёл своей дорогой, и, когда Грош вышел из ворот, Румцайса возле дома уже не было. А староста — тык палкой в мостовую, тык, тык, свернул за угол, за другой и — к корзинщику Кузову.

Заходит. Сидит Кузов, плетёт корзиночки девочкам на цветы. Грош бухнул палкой об пол и приказывает:

— Для жены моей старостихи сделаешь корзинку, она на базар с ней будет ходить!

Кузов кивнул:

— А дужку красиво обовью.

— Да, — вспомнил староста, — и чтоб корзинка была из красной лозы.

— Ой, вот это уже задача, — встревожился Кузов. — Где ж я об эту пору возьму красной лозы?

А староста:

— Из красной лозы чтоб корзинка была!

Сказал, как красной печатью припечатал.

Двинулся корзинщик в поход за красной лозой, глядеть-то глядел, да видеть ничего не видел: одни зелёные побеги на вербах были.

«Чтоб тебя черти побрали вместе с твоими фокусами», — подумал Кузов про старосту и незаметно дошёл лесом Ржагольцем до лесного озера. И видит: стоит на берегу верба, всем вербам бабушка, а прутья на ней красные, как на молоденькой.

— Аккурат мне на корзину, — обрадовался Кузов и принялся резать прутики складным ножом.

Не успел он и горсточки набрать, вынырнул из озера водяной Ольховничек и поднял крик:

— Не трогай мою вербу, я на ней сижу, это мой трон!

Сложил было Кузов ножик, но потом снова раскрыл:

— А по мне, сиди себе хоть на мели, хоть на тополе, лишь бы меня староста из-за тебя не посадил.

И знай режет прутья.

Тогда Ольховничек завёл жалобную песню, ещё и зелёными лапками сучит и канючит:

— Закрой ножик…

— Не могу я старосту ослушаться, — твердит своё Кузов.

Нарезал красных прутьев, сколько надо на корзинку, с какой на базар ходят, зажал под мышкой и направился домой.

Пришла на озеро Маня с Циписеком. Маня хотела попросить у Ольховничка немного ракушек Циписеку поиграть, да видит, Ольховничку не до разговоров. Ходит он вокруг обрезанной вербы и причитает:

— Как же я теперь сяду на свой трон, я себе всю спинку исколю!

Маня разгладила фартук и говорит:

— Словами беде не поможешь. Как бы я тебя ни жалела, на жалейке не играла, верба всё равно не отрастёт. Пошлю я лучше Циписека за Румцайсом. Он придумает, как быть.

Побежал Циписек, уже на насыпь плотины стал подниматься, как Ольховничек окликнул его:

— Погоди-ка, я тебе песку дам, два полных кармана. Придёте к Кузову — рассыплешь песок в мастерской по полу. Пусть знает! А как со старостой быть, ума не приложу. Пускай Румцайс свой ум прикладывает.

Разыскал Циписек Румцайса и всё ему передал. Посадил Румцайс Циписека себе на плечо осторожно, чтоб песок из карманов не просыпать, шагнул раз, шагнул два — и вот они уже под окнами Кузовой мастерской.

Сидит Кузов на скамеечке, красные прутики у него в руках так и мелькают. Скоро корзинка будет готова. Румцайс подождал, пока Кузов обмотал дужку разрезанным пополам прутиком и понёс корзинку к старосте, тогда и говорит Циписеку:

— Пора.

Зашли они в мастерскую, встали на середину, и Румцайс дал знак Циписеку:

— Сыпь песочек, сюда горстку, туда горстку.

Стоило песку коснуться пола — из каждой песчинки выскочило но лягушонку. Скоро они роились, будто комары, ступить было некуда. И все сразу хором заквакали, будто музыкант дёргал самую тонкую струну на цитре.

— С Кузова хватит, улыбнулся в бороду Румцайс. — Он своё получил. Старосте с женой больше достанется.

На дворе уже стемнело. Румцайс с Циписеком пришли под окна к старосте.

— Прищурь глаза, Циписек, чтобы они у тебя не так сверкали, — сказал ему Румцайс.

И они стали смотреть, что в доме делается. Сидят в комнате староста Грош с женой старостихой. Она поворачивает корзину и так, и эдак, не может наглядеться, красными каблучками притопывает:

— С корзиной всё вышло как по-писаному.

— Такова была моя воля, — кивает головой староста.