И чем больше я думал, тем грустнее становилось. Из поселкового сада донеслась песня: сегодня там хор с фабрики репетировал. Это была генеральная репетиция перед областным смотром художественной самодеятельности. На реке хорошо было слышно:
Край Кольцовский,
Край певучий
Соловьями зазвенел…
Представляю, сколько народу сегодня там собралось, наверное, весь посёлок пришёл. У нас любят петь, в Усмани ценят певцов.
Тут и мне захотелось запеть. Что-нибудь грустное захотелось запеть. Я знал одну песню про лебедя, как он умирал от одиночества на льду неизвестного озера. И я запел:
Лебедь с подбитым крылом
Прощался со стаей…
Хорошая была песня, вроде бы про меня. Я приготовился петь следующий куплет, но Ромка подошёл:
— Т-ты че-его пугаешь?
— Отстань! — ответил я. — Мне грустно очень. Я прощаюсь с прошлой жизнью.
— Тогда зачем рычишь?
— Это я пою: «Лебедь лежал на льду, ноги его покраснели…»
— Разве так поют? — не согласился Ромка.
— А как поют?
— Голосом поют.
— А я чем?
— Наверное, животом.
— А я пою сердцем, — сказал я. Мне стало обидно. — Животом разве можно петь?
— Ты воешь!
— Клюв его падал на лёд… — заорал я во всё горло.
— Не надо! — взмолился Ромка. — Не надо! Подумают, что кто-нибудь тонет. Прибегут спасать. И попадёмся…
Пришлось замолчать. И почему людям не нравится, как я пою? От зависти, наверное. Пришлось молчать, но Ромка всё равно продолжал заикаться:
— А-а-а-а… там… по-о-о-гляди.
— Чего там? — уже разозлился я.
— Погляди!
Я поглядел и тоже чуть не стал заикаться: из кают-компании торчала живая человеческая нога.
— Стой, стрелять буду! — выхватил из-за пояса доисторический пистолет Ромка. Но нога продолжала лежать, точно и не слышала. Ромка чиркнул коробком по спичке около дырочки в стволе, пистолет зашипел…
— Дым в сторону пускай! — закричал я: кому же охота задыхаться в дыму?
Тут из ствола вырвался столб пламени, палубу рванула вперёд, и мы полетели в воду.
Когда я вынырнул, дым стелился над водой, как дымовая завеса, из-за дымовой завесы послышался знакомый голос:
— Мальчики, Медведев, Петренко, где вы? Это я — Иванова, я плот стерегла. Я спала. Куда вы делись?
Вот, оказывается, чья нога лежала без спроса на палубе. Оказывается, Иванова ещё засветло прибежала на протоку, приготовилась к путешествию. А мы-то думали, что она испугалась и осталась дома. Зря так думали, зря!
Иванова и Медведев спали на сене в кают-компании, я сидел на табличке «Во дворе злая собака», я нёс вахту.
Вахта — это когда все спят, один ты не спишь и ждёшь, что наконец у твоего товарища проснётся совесть и он отдаст тебе твоё одеяло…
От нечего делать я наблюдал… за природой. Луны уже не было. Ночью кругом всё было чёрным. И земля, и вода. Не разберёшь, где что. На воде, правда, были видны отражения звёзд, но на берегу сплошная темнота. Ничего не отражалось. Хоть лбом об стенку бейся — ничего не видишь, даже собственный нос.
Потом я заметил, что стало видно берег, потом я увидел, что небо стало синим. Синело, синело, стало как моя новая сатиновая рубашка. Потом начало розоветь. У самого краешка. Розовело, розовело, и вдруг из-за леса высунулась макушка солнца. Здорово! Солнце посмотрело вокруг, нет ли поблизости сторожа, и перелезло через горизонт. Вначале оно было красным, потом стало белеть. И белело, белело, разгоралось добела, и вот уже на него нельзя было смотреть.
Я люблю наблюдать…
Запели птицы — обрадовались, что день наступил. Прилетела стрекоза, села на большой палец моей ноги, куснула и улетела. Что было потом, я не знаю, потому что я заснул прямо на табличке «Во дворе злая собака».
Проснулся я, когда солнце припекло; мы уже проплыли мост, нас унесло в неизвестном направлении — с двух сторон поднимался крутой песчаный берег. Песок стекал с берега до самой воды, дно тоже было песчаным. Плот уткнулся в отмель. Где-то там, за кустами лозняка, что-то вжикало: «Вжик… Вжик…» Иванова и Медведев спали, ничего не слышали.
Я спрыгнул в воду. Воды было по колено, я залез по откосу наверх. Вот, оказывается, куда мы попали! Нас отнесло в конец заливного луга. Усманка делала здесь огромную петлю, затем поворачивала к деревне Песковатке. Я увидел купол церкви в деревне. Вдалеке был Хомутовский мост. С него съехала машина. Отсюда казалось, что она еле двигалась, а люди — точечки. Они совсем стояли на месте. Издалека, наверное, всегда кажется, что ничего не двигается…
Читать дальше