Н. Ковалева - Зима и лето мальчика Женьки

Два голоса к потолку в трещинках, как к небу. И звезда на елке алая, пятиконечная. Но звезда…

— Помоги, Господи…

Весна нагрянула вдруг, никого не спрашивая, спорая, шалая, не по-сибирски теплая. Уже в феврале снег почти сошел, а в марте распушилась верба. Куст, усыпанный барашками, Брига обнаружил совершенно случайно на городской свалке. Нещадно обломанная, объеденная вездесущими козами городских окраин, она мало напоминала своих деревенских сородичей. Те росли себе, где положено — на берегу неторопливого Енисея, — а потому были пышнотелыми, важными, солидными. А эта пышностью не отличалась. Искореженные ветки тянулись к небу, часть ствола с зеленовато-коричневой корой белела свежей раной. Кто-то у самого корня ободрал кору по кольцу, отсекая ход сокам.

В середине марта весну точно надломили: она занедужила, потянуло сиверком, ветер сразу стал промозглым и жестким. А верба цвела, и так буйно, точно понимала, что второй весны в ее искалеченной жизни может уже и не быть.

Брига закрыл глаза и прижался к шероховатой коре. Обмозговать надо, обдумать. События последних месяцев менялись, как картинки в калейдоскопе. К худу или к добру, кто скажет?

Однажды утром дверь в подвал беспардонно распахнулась, тревожа сырой весенней стылостью. В проеме стоял мальчишка. Две пары глаз уставились на непрошеного гостя. Казалось, тот и сам слегка ошалел от встречи. Модная, но изрядно замусоленная «аляска» болталась на пацане, как белье на веревке. «Классная куртеха! Если молнию застегнуть до самого носа, ни один ветер не пробьет. Не то что моя — пиджак с пуговицами на рыбьем меху», — подумал Брига.

— Привет, паря, — хмыкнул Брига, нащупывая нож.

— Привет, — незнакомец прошел по-хозяйски к перевернутому ящику, заменяющему стол. — Давно тут кукуете?

Владька вытаращился спросонок. «Случись что, он не помощник. Его еще от слабости мотает. Всю зиму проболел. И даже не то чтобы сильно, а так, хандрил. Все лежал и в потолок смотрел. Поесть — и то приходилось заставлять».

— Всю зиму.

— Первый раз подорвались? — оценил паренек.

— Первый.

— Из какого детдома?

— Из Макаренского.

«Ох, и тощий он, и бледный, как кипяченое молоко, — до синевы. А глаза — шнырь-шнырь! точно вся сила только в глазах и осталась».

— Сам-то откуда?

— Из Барков.

Брига присвистнул. Про детдом в Барках старшие рассказывали ужасы: туда вроде сплавляли самых отъявленных бегунков. И чуть что — в психушку. И школа там только для дураков. И забор колючей проволокой обнесен.

Ха! Удар поддых заставил Женьку сложиться пополам. Шустрые руки незнакомца с легкостью вырвали нож из кармана Бриги.

— Зубами-то не щелкай, если перо щупаешь, — захохотал пришелец. — Держи! И не теряй.

Складень приземлился у самых ног.

— В руки дай, — распрямился Брига.

— В руки, так в руки. Не гордые, — дурашливо ответил и склонился парень.

Женька размахнулся, ударил его ребром ладони по шее — и тут же осел: гость въехал головой ему в живот.

— Да не дергайся! Я таких троих — на одну руку. Не драться пришел. Нож-то на! Фигня перо. Шамовка есть? Со вчера не ел.

Вадька вытащил кусок хлеба и две селедочные головы — Брига и рта разинуть не успел.

Ел незнакомец жадно, старательно обсасывая каждую косточку. Мальчики смотрели, как их завтрак уплывает безвозвратно. Поев, незваный гость нарочито громко рыгнул:

— Ща бы водочкой додавить. Курева нету?

Брига мотнул головой:

— На, Белморкэ´мел! Затягивайся…

Женька уже успел забыть вкус папирос: тут бы хоть еду найти. Его шатнуло с отвычки, и мальчик притулился к стеночке.

— Меня Беня зовут.

— Брига. А что ж так, Беня? Как барана в деревне.

Беня насупился, но на миг; потом расхохотался и подмигнул, застучал пальцами по ящику-столу.

— Это наш литератор так прозвал, в Барках. Беня Крик. Был такой бандюк давно, еще до войны. Он все у богатых отбирал и бедным раздавал. Про него даже писатель какой-то писал. Не помню. Давай краба! Не журись! Я над вами шефство беру.

Вадька неожиданно вклинился:

— А если нам не нужно ваше шефство?

Беня не смутился:

— Надо, надо, сами не знаете! Ты вот первый раз травку нюхаешь, а мне уже не привыкать. Три года в бегах живу. С Барков два раза бегал.

— А про колючку правда? — не утерпел Женька.

— Правда. Пацана как зовешь?

— Малой.

— Так и будет. Пусть он водички наберет пока. Пойдем-ка! Надо шамовки и курева раздобыть. Я без него опухну. По дороге перетрещим. А подвальчик я еще в прошлый раз застолбил. Тихо тут.