Януш Корчак - Как любить ребенка (часть 1)

А видишь другого, который лениво, апатично наблюдает за игрой сверстников? Вот он зевнул, встал, может, присоединится к играющей компании? Нет, снова сел. А между тем и он станет знаменитым химиком, сделает открытия. Вот и изумляйся: кто бы мог подумать?..

Нет, ни маленький задира, ни сонный ленивец не станут учеными. Один будет учителем гимнастики, второй — почтовым служащим.

Преходящая мода, ошибка, недоразумение — все не выдающееся кажется нам ничего не стоящей ерундой. Мы больны бессмертием. Кто не дорос до памятника на площади, мечтает хотя бы об улице, названной его именем, хотя бы о мемориальной доске. А уж коли не тянешь на четыре полосы после смерти, то хотя бы упоминание в тексте: «принимал активное участие… широкие массы общественности скорбят…»

Улицы, больницы, приюты раньше носили имена святых патронов, и это имело смысл, потом — имена хозяев, это было знамением времени. Сегодня — имена ученых и художников, и в этом смысла нет. Уже поднимаются памятники идеям, безымянным героям, тем, у кого и могил-то нет.

Ребенок — не лотерейный билет, на который должен пасть выигрыш в виде портрета в зале заседаний магистрата или бюста в фойе театра. В каждом есть своя искра, которую может высечь кремень счастья и правды, и, может, в десятом поколении она вспыхнет пожаром гениальности и, прославив собственный род, осветит человечество светом нового солнца.

Ребенок — это не почва, возделываемая наследственностью для посева жизни, мы можем лишь способствовать росту того, что яростно и настойчиво начинает рваться к жизни в нем еще до его первого вздоха.

Признание нужно новым сортам табака и новым маркам вина, но не людям.

Так что же — фатум наследственности, беспощадность предназначения, банкротство медицины и педагогики?

Я как-то назвал ребенка пергаментом, испещренным письменами, засеянной землей, но давайте лучше отбросим сравнения, которые могут ввести нас в заблуждение.

Бывают случаи, в которых мы при современном состоянии науки бессильны. Сегодня их меньше, чем вчера, но они есть.

Бывают случаи, в которых мы бессильны при современных условиях жизни. И таких становится все меньше и меньше.

Вот ребенок, которому самые добрые намерения и самое отчаянное напряжение дают мало. Вот другой, которому они дали бы много, но мешают условия. Одному деревня, горы, море принесут немного, другому и помогли бы, да мы не можем их ему предоставить.

Когда мы встречаем ребенка, который страдает от отсутствия заботы, воздуха, одежды, мы обычно не виним родителей. Когда мы видим ребенка, которого портят излишняя заботливость, перекармливание, перегревание, ребенка, которого рьяно охраняют от мнимой опасности, мы склонны обвинять мать, нам кажется, что тут легко справиться со злом, было бы желание понять. Нет, нужно гораздо больше мужества, чтобы не бесплодной критикой, а действием противостоять практике, принятой в данном классе, в данном слое общества. Если там мать не может умыть ребенка и вытереть ему нос, то здесь она не может разрешить ему бегать в драных башмаках, с испачканным лицом. Если там его со слезами забирают из школы и отдают учиться ремеслу, то здесь с не меньшей мукой его вынуждены посылать в школу.

Испортится у меня дите без школы, — говорит одна, отбирая книгу.

— Испортят мне ребенка в школе, говорит другая, покупая очередные полпуда учебников.

Для широких масс наследственность - некий рок, который заслоняет собой все встречающиеся исключения: для науки проблема, которую надлежит решить в процессе исследований. Существует обширная литература, стремящаяся ответить только на единственный вопрос: рождается ли ребенок туберкулезников больным, с предрасположением к болезни, или заражается после рождения? Думая о наследственности, принимали ли вы во внимание такие простые соображения, что кроме наследственности болезни есть также наследственность здоровья, что родство не является родством в получаемых плюсах и минусах, преимуществах и недостатках, — имеет или должен иметь. Здоровые родители рождают первого ребенка, второй будет ребенком сифилитиков, если родители заразились этой болезнью, третий — ребенком сифилитиков-туберкулезников, если родители приобрели к тому же и туберкулез. Эти трое детей — чужие люди: не отягощенный наследственностью, с грузом наследственности и вдвойне ею отягченный.

Отчего ребенок нервен: оттого ли, что его родили нервные родители, или оттого, что они его воспитали? Где граница между нервностью и хрупкостью нервной системы, где границы духовной наследственности?