Наталия Лойко - Дом имени Карла и Розы

Варя настороженно ждет.

— А тебе спасибо за Асю. Ты, Варя, хороший товарищ.

Товарищ — это теперь глазное слово. Она, Варька, хороший товарищ ! И все же хочется услышать и другие слова. Однако Андрей круто поворачивает к темному зданию вокзала, к еле освещенной двери, ведущей в первый класс, где разбросаны брошюрки про «Максима» и про ружье-пулемет «Львицу».

Печка раскалена, в кастрюле варится суп из бараньей грудинки. Не из селедки, не из конины, не из солонины, а из свежей баранины.

Тепло лишь у самой печки, поэтому Ася, как всегда, в пальто. Она сидит на корточках против заслонки и заготавливает косариком мелкие чурки. Бурлящий суп благоухает так, как, вероятно, благоухал в сказке о маленьком Муке. Постукивая косариком, Ася напевает в такт:

С того дня, как уехал Андрей, прошло полтора тяжких месяца. Тяжких — это значит голодных, потому что от холода легче спрятаться, чем от голода. Если очень морозно, Ася может остаться дома, забраться под все одеяла и пальто, полеживать, пока Варя не придет с фабрики.

Однако школу лучше не пропускать: на этом теряешь тарелку чечевицы, а иной раз и больше того. Когда присылают дополнительное питание, Асе дают ломтик хлеба с топленым маслом: это из-за локтя, ушибленного «доброй феей». Ранка, образовавшаяся при падении, мокнет, болит, не заживает. Школьный врач объяснил, что все это от худосочия, от недостатка питания. Мальчишки дразнят, что скоро у Аси рука отсохнет, и она не знает, верить им или нет. Варя, пожалуй, верит: уж очень она переживает; словно это ее вина, словно она поклялась Андрею кормить Асю молоком и котлетами. Он в письме поблагодарил Варю, что она с их семьей поступила по-товарищески, и теперь она готова совсем не есть. Приходится с ней скандалить, чтобы не подсовывала свою порцию, не обманывала.

Неделю назад Варя читала в газете речь Ленина. Он так и сказал на весь Большой театр, что Советская Россия представляет собою осажденную страну, крепость, в которой нужда неминуема. И еще сказал, что хозяйничать нужно разумно и расчетливо, что нельзя обижаться на продовольственников: не могут они превысить норму.

А что делать, если растешь? Сидишь без масла, без сахара, почти без хлеба и все равно тянешься вверх, а потом дураки мальчишки дразнят скелетом или, еще хуже, шкелетиной.

Хорошо, что недавно на фабрике Герлах это наконец, как сказала Варя, «приняли во внимание»: стали давать нитки в виде пайка. Несколько шпулек в день. Их надо перематывать на пустые катушки и менять на продукты. В завкоме Варе так и объявили: специально, чтобы девочка поправлялась.

Ася, прикрыв глаза, вдыхает аромат кипящего супа. Сегодня у нее настоящий воскресный день…

Звонили во всех церквах, когда Варя и Ася шли на Сухаревку. Варя подвела Асю к знаменитой башне, высоченной, кирпичной, выстроенной еще при царе Петре, и велела дожидаться в затишке. Две катушки остались у Аси в муфте, две Варя взяла на обмен. Больше брать с собой опасно: милиция не разберется, примет за спекулянтку. А Ленин как раз в своей речи ругал спекулянтов.

Варя не велела ни с кем разговаривать:

— Ни с какими феями!

И предупредила, что тут, на Сухаревке, еще побольше нечисти, чем на вокзале, — так и шныряют мошенники и дезертиры. Про дезертиров даже плакат висел на башне: «Митька-бегунец». Но Ася остерегалась не столько бегунцов, сколько мальчишек. Сухаревка полна ими. Сироты ли они, круглые ли? Только все они оборванцы, и все обзываются так, что их бы повыгоняли из любой школы, даже из теперешней. Продают они ириски, какой-то сногсшибательный табак и папиросы, рассыпные-рассыпные!.. И все, наверное, сплошное жулье! Подумать только: оборвыши, а денег полно! Пока Ася дожидалась Варю, двое купили себе по порции каши. Краснолицая баба (лицо красное не от мороза, а от сытости) накладывала горячую рассыпчатую пшенную кашу из ведра, укутанного рогожей. Кашу! Когда пшено можно растянуть на много супов!..

Мальчишки уплетали кашу, а Ася, глотая слюнки, приняла решение: если фабрика перестанет давать нитки, Ася начнет торговать ирисками. Повесит на шею лоток и огребет кучу совзнаков! Стыдно не будет… Ведьма ей правильно сказала: «Выучат люди».

Пусть учат! Даже мама, когда папу забрали на войну, говорила: «Надо очерстветь! Кто очерствел, тем легче».

Ася старается очерстветь. Это не всегда удается. В прошлое воскресенье они с Варей тоже вышли из дому, и тоже кругом толпились люди. Но иные, совсем не такие. Это называлось митинг. Какие-то кровавые палачи убили в Германии двух коммунистов: Карла Либкнехта и Розу Люксембург. Были траурные знамена и музыка, от которой сжималось сердце. Совсем было не то настроение, что на Сухаревке…