Шурик потянулся, желая разглядеть марку на конверте. То была первая почтовая марка, недавно выпущенная новой властью. Синяя, ценой в 35 копеек. На ней была изображена рука с мечом, разрубавшим цепи.
Отведавший бараньего супа Шурик повеселел и порозовел. Ася невольно залюбовалась им — худеньким, остроглазым. Улыбка приоткрыла его зубы, видно, недавно прорезавшиеся на смену молочным, еще по-детски в зубчиках, как почтовые марки.
— Мама! — восторженно прошептал Шурик. — Папа же про эти марки говорил… Обещал, что скоро выпустят революционные. Давай пошлем ему.
— Не хватай! — словно взбесилась Ася. — Не твое.
Она размахнулась и дала мальчику тумака. Ошеломленный, тот заревел не сразу, а потом никак не мог успокоиться. Трудно было понять, чем он обидел эту сумасшедшую девчонку. Кто мог знать, что Асе показалось, будто Шурик похвастал тем, что у него есть отец и мать.
Татьяна Филипповна сказала Варе: «Видишь?» Варя поняла это так: «Вот что значит таскать детей на Сухаревку».
К Асе Татьяна Филипповна обратилась уже после того, как завязала всхлипывающему сыну башлык.
— Во вторник в школу не ходи. Жди меня.
Ася снова взглянула на Варю и снова прочла в ее глазах, что спорить нельзя.
Шаги. Шаги… Тишина раннего утра сменилась гулом многих шагов. Не только тротуары, но и мостовые во власти пешеходов. Почти не слышно трамвайных звонков, скрипа извозчичьих полозьев, гудков автомобилей. Москвичи преодолевают расстояния между местом жительства и местом работы пешком. Как и все, деловой походкой шагает Татьяна, рядом с ней покорно семенит Ася. Покорно не только потому, что она побаивается своей спутницы в мужских сапогах, но и потому, что в Наркомпросе, по уверению Вари, ее, Асю, ждут всяческие блага. Ложась вечером на боковую, они обе помечтали вслух о том, как сотрудники школьного отдела взглянут на письмо, затем на Асю, всполошатся и спросят, что ей нужней: валенки или талоны в детскую столовую? Как-никак Асина мама была почти что школьный работник.
С Крымского моста Ася увидела четырехэтажное, с большими окнами здание бывшего императорского лицея, переданное Неродному комиссариату просвещения около года назад, когда вместо Петрограда столицей стала Москва. В это здание она приходила с мамой…
— А знаешь, что было прежде в этом доме? — поспешила спросить Татьяна, видя, как поникла Ася.
— Знаю. Подумаешь!..
— А знаешь, какой был первый приказ Луначарского, когда Наркомпрос переехал сюда? — Татьяна, взяв Асю за плечи, заставила ее прибавить шагу. — В подвале-то жили люди, низшие служащие лицея: дворники, прачки, всякая прислуга. Нарком распорядился всех их переселить в верхние этажи.
— Ну и что?
— А то, что весело было! Перекочевали, как говорится, из хижин во дворцы.
Татьяна рассказала еще кое-что из наркомпросовских преданий; события летели так стремительно, что каждое из вновь возникающих учреждений тут же обзаводилось своей историей. Поначалу, пока не иссякли запасы фуража, в пользовании сотрудников Наркомпроса находилось директорское ландо — нарядный четырехместный экипаж. В нем ездили по районам, в дальние концы Москвы на обследования, на заседания. Впереди на козлах восседал важный кучер в цилиндре, в кафтане с вензелями лицея. Кучера побаивались: он сидел, как истукан, — ни слова! — выказывая, чудилось, даже широченной недвижной спиной презрение как ко всем действиям, так и к невзрачному виду своих новых хозяев.
А служебные бумаги размножались на шапирографе в бывшем карцере. Да, в лицейском карцере, где до сих пор на стене красуется выведенная химическим карандашом надпись: «Отворите мне темницу!» Ася улыбнулась. Довольная, что наконец-то развеселила девочку, Татьяна торопливо втолкнула ее в нетопленый, но чистый вестибюль и повела по мраморной, устланной ковром лестнице.
В коридор второго этажа выходило много дверей, на каждой висела написанная от руки табличка с названием отдела: «Отдел школьной политики», «Подотдел съездов»…
— Куда теперь? — подумала вслух Татьяна.
Ася не сразу отвела глаза от приколотого к стене объявления. Замысловатые буквы, выведенные чернилами, сообщали, что в клуб Наркомпроса «Красный петух» приглашаются все желающие прослушать лекцию о Прометее.
— А тогда, — сказала Ася, — было про Стеньку Разина…
При слове тогда черные глаза подозрительно заблестели, сигнализируя Татьяне, что не следует, пожалуй, сразу вести с собою девочку. Лучше без нее рассказать ее невеселую историю. Оглянувшись, Татьяна отвела Асю в актовый зал, пустующий в утренние часы, усадила на стул.
Читать дальше