Наталия Лойко - Дом имени Карла и Розы

— Вижу грустное личико и подошла…

Асе, легко смешивающей жизнь и книжку, вдруг представилось, что на выручку к ней, как в отчаянную минуту и положено, поспешила добрая фея. Ну да, сейчас, словно в «Золушке», все примет иной вид… Добрая фея ловкой рукой поправила Асин съехавший набок бархатный капор.

— Ты совсем утонула в своем чепце… Что у тебя за печаль?

И Ася, безучастно молчавшая все эти дни, внезапно оттаяла. Иной раз чужой участливый человек добивается больше, чем свой, привычный. Прижавшись щекой к пушистому беличьему меху, Ася отвечала на все расспросы. Про маму, про Андрея, про приют…

Неведомо из-за чего Ася прониклась надеждой, что ее слушательница придумает что-то такое, после чего все переменится, как по мановению волшебного жезла, но та ничего не придумала, только удивилась жестокосердию Андрея. Среди разговора женщина шутливо приподняла рюкзак.

— Его имущество?

— Его. Военная литература про «Максима» и еще про ружье-пулемет «Львицу».

О книжках женщина слушала рассеянно: ее заинтересовал мальчик с красным кушаком. Но тот отмахнулся от нее и стал о чем-то шептаться с матерью.

Мать осмотрелась и обратилась к Асе:

— Постереги, миленькая. — Она пододвинула к Асиным ногам сундучок и узел; затем, помедлив, водрузила ей на колени кошелку из тех, что кухарки берут на рынок. — Не обманешь: сама сирота.

Подхватив сына, женщина стала пробираться в глубь вокзала. У Аси засосало под ложечкой: она учуяла дух ржаного хлеба, пахнущего квашней, подобно черноболотским хлебцам, испеченным по-крестьянски, на закваске. Вспомнив о предупреждении Вари, Ася крепко обняла вверенное ей сокровище. Женщина в беличьей шубке зло посочувствовала:

— Деревенщина бестолковая! Навалила тяжесть на слабенькую девочку. — Не пожалев шубки, она переставила объемистую кошелку к себе на колени и приказала: — За узлами следи! Чужое.

Ася не сразу выпустила из рук драгоценный хлеб, но услышала:

— Слушайся взрослых!

Сказано это было маминым тоном, и Ася повиновалась. Женщина к тому же попросила рассказать, как они с мамой ходили в Наркомпрос. Было горько вспоминать про ту прогулку, про маму, особенно оживленную в тот день. Вдруг добрая фея, не дослушав, вскрикнула:

— Ах, началась посадка!

Вскрикнула и исчезла, не менее неожиданно, чем появилась. Ася не заметила никаких признаков начавшейся посадки, она растерянно искала глазами беличью шубку, что словно сквозь землю провалилась; искала, не разрешая себе подумать недоброе.

Из столбняка ее вывел голос молчавшего до сих пор господина.

— Знакомая твоя, что ли?

— Нет… но она…

— Она-то ловкая дама, да ты ворона. Доверили тебе…

— Где она? Где?!

Господин чуть заметно приподнял трость, как бы указывая направление в сторону выхода на площадь, а затем всем своим видом показал, что его это дело не касается.

Выскочив на площадь, Ася бросилась туда-сюда. Хотя уже начало смеркаться, ее зоркие глаза все отлично различали. Заметили они и беличью шубку возле заколоченного ларька. Ася очутилась у ларька, еле удерживая крик, но женщина как ни в чем не бывало спросила:

— Что ты, детка? — И развела руками, в которых не было никакой кошелки.

Ася опешила.

— Понимаете… вы куда?..

— Ступай, ступай… — оборвала ее женщина. — Видишь: спешу.

Какие-то новые нотки в ее голосе, что-то тревожное, мелькнувшее в лице в тот миг, когда Ася ее настигла, заставило не отступить. И потом… Почему она на площади, если ждала посадки?

Девочка крепко вцепилась в беличий рукав.

— Где хлеб? Он же чужой!

Рядом шумела, жила своей жизнью толкучка. Мимо ларька то и дело сновали люди, но все они, как определила в горячке Ася, имели разбойничий вид. Она не звала на помощь еще и потому, что из-под беличьей шапочки на нее глядели недоумевающие, невинные глаза.

— Господь с тобой, глупенькая. Пусти…

— Понимаете… — Тон, взятый женщиной, не давал Асе возможности отбросить деликатность. — Понимаете… вы случайно… нечаянно… — Наконец она выдохнула: — Обманывать грех!

— Дура! — взъярилась женщина, пытаясь стряхнуть Асю со своей руки. Видно, убоявшись скандала, она прошипела совсем тихо: — Дура… Почаще развешивай уши, выучат люди.

Трясясь от гнева, Ася намертво повисла на беличьем рукаве. Она ненавидела себя за то, что расчувствовалась, что и впрямь оказалась дурой, попавшейся на приманку, дурой, поверившей притворной ласке. Нет! Теперь уже она никогда никому не поверит. Все взрослые — обманщики!