Энн Файн: Мучные младенцы

— Да! Вышибем им мозги!

— Начистим физиономии!

— Зубы пересчитаем!

У мистера Картрайта возник коварный план.

— Вот что мы сделаем, — сказал он. — Вы сами составите список тех, кого вы подозреваете в шпионаже, а я скажу вам, угадали вы или нет.

Класс с энтузиазмом принялся за работу. Учитель был потрясен, когда увидел, как они с усердием взялись за составление личных списков подозреваемых, сопровождая оскорбительными комментариями каждое из дюжины имен, записанных с ошибками.

— Эту я поставлю первой. Крыса носатая!

— Старая зануда ни шагу мне не давала ступить! Глаз с меня не спускала!

— Я его спрашиваю: «Чего уставился?». А он мне: «Я не понимаю, о чем ты?». Но я-то все понимаю, все.

Мистер Картрайт сновал между партами, изумленно наблюдая за тем, как списки подозреваемых становятся все более длинными, а ворчание все более злобным. Просто невероятно, думал он. Будет о чем рассказать доктору Фелтому. Незачем было вербовать настоящих осведомителей. Не было в этом никакой необходимости.

Проходя мимо Тарика, мистер Картрайт услышал зловещее причитание:

— Они, конечно, утверждали, что просто хотят помочь. Любой бы сказал, что они лезут не в свое дело.

Этой же теме посвятил свою последнюю дневниковую записью и Билл Симмонс:

Хорошо, что сегодня последний день, потому что терпеть это занудство сил моих больше нет. Не представляю себе, каково тем, у кого есть настоящие дети, если даже при виде мучных младенцев совершенно незнакомые люди лезут к тебе со своими указаниями. «Не оставляй его здесь, дорогой. Он может испачкаться». «Не лучше ли тебе бла-бла-бла». «Ты должен бла-бла-бла-бла-бла…»

Мистер Картрайт склонился и остановил руку Билла Симмонса на последнем «бла».

— Что, заело? — любезно спросил он. — Позволь тебе помочь.

Не обращая внимания на колючий взгляд Билла, он двинулся дальше, чтобы ознакомиться с последней записью Филипа Брустера. И снова автор уделял особое внимание разоблачению осведомителей.

Больше всего в этой истории с мучными младенцами меня бесит людская подлость. Ходят себе как ни в чем не бывало и делают вид, что просто мило болтают с тобой, тогда как на самом деле они говорят тебе, что ты все делаешь не так. «А знаешь, как я справлялся с моим?» — говорят они, противно улыбаясь. Или: «Это средство помогало лучше всего». При этом ты должен улыбаться в ответ, прикидываясь дурачком, который не понял, что его отчитывают.

Саид, как обычно, убедительно подытожил все сказанное:

Я только одного не понимаю. Во всех газетах все время пишут о том, что кого-то опять арестовали за избиение младенца. Младенцев избивают постоянно. Я этого не понимаю. Правда не понимаю. Стоило мне косо посмотреть на моего мучного младенца, и вся моя семья выстраивалась в очередь, чтобы заявить на меня, в полицию. Где живут все эти насильники? У них что, нет семей? Нет соседей? Нет товари…

Саид поднял голову.

— Как писать «товарищей»? — обратился он к классу.

Почему бы не выручить одноклассника, подумал Саймон. И заговорил:

— Я думаю, то-ва-ри-счей. Я сам так только что написал. На вид вроде правильно.

Мистер Картрайт пересек класс, чтобы исполнить свой долг и исправить досадную ошибку Саймона. Но прежде чем наброситься на его работу с красной ручкой, ему пришлось воспользоваться своим талантом дешифровщика.

Выхожу из игры.

Оказывается, я все перепутал: никакого Великого Взрыва не будет, и разнести наших мучных младенцев в клочья нам не разрешат. Какая теперь разница? Все равно я собирался всех обмануть. Я хотел спрятать моего младенца и дубасить чужих. Хоть я и учусь в четвертом «В», но я еще не совсем спятил. Я давно уже решил, что не смогу причинить вред своей кукле, теперь, когда я к ней так привязался. (Тем более сейчас, когда все меня ненавидят и у меня не осталось товари…)

Мистер Картрайт с ручкой наготове склонился над тетрадью, чтобы исправить следующие две буквы, как вдруг эти знаки исчезли у него на глазах, расплывшись в миниатюрной голубой лужице.

Слеза. Никаких сомнений. И, как и всё у этого мальчика, огромная. Не дожидаясь, что за ней последуют другие, мистер Картрайт быстро залез в карман своей куртки, выудил из него огромный несвежий носовой платок и всунул его в руку Саймона.

Саймон неотрывно глядел на голубое расплывчатое пятно в своем дневнике. Никаких сомнений. Это была слеза. Что с ним такое происходит? Если он сейчас сломается, это не останется незамеченным. И на перемене ему несдобровать.