Клара Ярункова - Золотая сеть (повести)

Потом уже мы всюду и всегда были друзьями: и в болезнях, и в школе, и на дворе. Я думал, что только Миша может быть мне другом, и больше никто. Но теперь я знаю, что могут быть и другие друзья.

Сегодня у нас было рисование, а рисование мы очень любим, потому что во время переменки мы освежаемся красками, чтобы не было жарко. Мы обычно разводим краски и рисуем друг друга и самих себя. Когда у нас много желтой краски, мы рисуем все желтым, чтобы красок у нас оставалось каждый раз поровну.

А когда у Бучинского была новая прическа — «аргентинская травка», — мы покрасили его в зеленый цвет, а Канториса — в черный. Он стал вроде черного аргентинского буйвола и мог эту травку съесть.

Сегодня перед уроком рисования Миша сказал:

— Как я вижу, коричневую краску мы вообще не используем. Темно-коричневая, например, у меня еще совсем не начата, а красной уже почти совсем нет. Ну-ка разведите темно-коричневую! Сделаем из меня леопарда.

Потом он снял рубашку, и мы намалевывали ему на спине, и на груди, и на ребрах коричневые пятна. Лицо он хотел раскрасить себе сам.

Потом Миша посмотрел в окно и сказал:

— Нет! Что-то не то. Подкрасьте пятна черной краской, а вокруг обведите желтой.

Потом он обратился к Анче Париковой, потому что она умеет лучше всех рисовать:

— Покрась мне лицо еще черной краской. И нарисуй желтые усы.

Когда все было готово, он страшно заревел и начал бегать за девочками. Они совсем забыли, что это Миша Юран, и вообразили, что это настоящий леопард, и ужасно кричали.

У нас в классе очень тонкие стенки, так что, наверное, кто-то услышал нас, потому что в класс вошла наша учительница.

Сначала она ничего не сказала, но потом взяла со стола Мишину рубашку и спросила:

— Это какой такой господин забыл здесь свое белье?

Мы рассмеялись, а Миша вынужден был выйти из-за спины Шпало. Усы-то он себе стер, а остальное не смог. А учительница взяла его за руку и отвела в учительскую.

Когда они шли по лестнице, все первоклашки плакали от страха.

В учительской Мишу никто не узнал. Даже математик, а Миша по математике самый лучший.

Потом он должен был умыться в учительской умывальне. Умыться-то он умылся, но спина у него так и осталась такой, потому что до нее он не дотянулся.

Когда они вернулись в класс, с головы у Миши капала вода, а учительница сказала:

— Признайтесь, кто у вас художники? Ведь надо как-то отметить их.

Мы поняли, что значит «отметить», и молчали. Потом мы посмотрели на Червенку и Елишу Кошецову. Мы просто хотели знать, будут ли они жаловаться. Но они тоже молчали.

Миша сказал:

— Я сам себя так выкрасил.

Учительница заметила:

— В таком случае ты великий артист! Настоящий дрессировщик змей! Ведь ты же сам сумел выкрасить себе спину. Жалко только, что ты не можешь сам ее вымыть. А вы, ребята, подумайте хорошенько до урока по родной речи. Если виновные не признаются, будет наказан весь класс. Садись, Юран.

Потом мы рисовали очищенную репку. И шкурку тоже, но отдельно. У Канториса репки не было, потому что он съел ее. А шкурка и листья были. И мы с ним рисовали с моей репки.

После рисования мы начали совещаться по поводу леопарда. Мы то и дело оглядывались на Черзенку и на Елишу Кошецову. Они очень нервничали, и Червенка сказал:

— Ну что на нас оглядываетесь? Мы, правда, не виноваты, но мы ведь и не ябеды.

Потом Анча Парикова выдумала что-то и на уроке родного языка сказала учительнице за всех нас:

Мы знаем, что кое-кто из нас виноват. Но вот когда мы на переменке думали, мы увидели также, что некоторые вовсе не виноваты. Но те, кто не виноват, не хотят признаться и говорят, что они готовы страдать и за нас, потому что, в сущности, и они виноваты, потому что они должны были предупредить нас. Мы как раз говорили о том, что некоторые из нас не могли получить билетов в цирк, когда он был у нас, и что многие еще никогда-никогда не видели леопарда. Так вот, мы сделали это, чтобы все увидели леопарда.

— Ах вот оно что! Кроме того, вы еще хотели краситься как индейцы! Да? — спросила учительница.

— Да, — сказала Анча. — Мы хотели еще посмотреть, будет ли держаться краска.

Учительница смеялась. Одними глазами. Но мыто видели, что она смеется.

— Если бы вы были так солидарны и в учебе и в труде, — сказала учительница, — я бы вам ничего не говорила. Но все учителя меня жалеют, какой, мол, неудачный класс мне попался. На будущий год и видеть вас не захочу! Пусть кто хочет вас возьмет.

Мы начали просить, чтоб она осталась у нас.