Радий Погодин - Рассказы о веселых людях и хорошей погоде (илл. Медведев)

Он тыкал в портрет изуродованной рукой. Руки у отца были теперь белыми, вялыми, как сонные, задохшиеся рыбины.

Время словно остановилось в их комнате. Будильник не тарахтел по утрам. Володька старался как можно дольше задерживаться в школе. В школьной библиотеке он читал и готовил уроки. Смеялся Володька лишь в школе, да ещё на улице. В своей парадной он уже умолкал, а в квартиру входил молчаливый и собранный, в постоянной готовности встретить беду.

Иногда отец подзывал его и просил:

— Сын, покажи руки.

Володька показывал.

— Вот они, мои… золотые, — бормотал Глухов. — Ты их, Володька, береги… Заступись за отца.

Чаще бывало другое.

— Шляешься целыми днями, обувь треплешь! — кричал на Володьку отец, вырывал из Володькиных рук книжки, тыкал его головой в тетрадку. — Учишься?.. Умный!.. А где я денег возьму, тритон ты хладнокровный? Никакого заработка на тебя не хватает. Поди сдай бутылки. Я тебе что сказал?.. Купи батьке «маленькую»!

Володька шёл сдавать бутылки. Но вместо «маленькой» приносил картошки и хлеба. Отец пихал ему в лицо кулак.

— Умный!.. Н-на!..

Володька смотрел упрямо и не размыкал рта. Тогда отец расходился. Начинал ругать покойную жену за сынка. Проклинал свою доброту и человеческую чёрствость. Он захлёбывался криком. А Володька стоял в углу и, выждав паузу, просил:

— Не шуми так громко — соседей стыдно.

— А что мне соседи! Я сам себе хозяин и над тобой отец!

Глухов выходил на кухню, садился на табурет посередине и грозно сверкал глазами.

— Всыпал я сейчас своему тритону. Слышали?

— Сам ты хуже тритона, — стыдила его Марья Ильинична. — Глаза у тебя водкой завешены. И что, прости господи, Володьке такой червяк в отцы достался!

— Ну ты и гусь, — гудел отец Брыся, — переехать тебя не жалко.

Глеб сжимал пудовые кулачищи.

— Слушай, — сказал он как-то Глухову, прижав его к стене в коридоре. — Если не прекратишь Володьку уродовать, я тебя по частям разберу. Никакая больница чинить не примет. Ясно?

— Ишь прокурор выискался, — напыжился Глухов. — Давно ли я тебе портки дарил. Володька мой сын, как хочу, так и верчу.

После этого случая Глухов стал бить сына реже.

Всё чаще стал пропадать Глухов из дома. Он тяжело дышал по утрам и кашлял затяжно, с хрипами, глотая натощак папиросный дым. Он стал заговариваться. Остановится, бубнит что-то, глаза его стекленеют тогда и на висках вздуваются жилы.

Володька часами разыскивал отца по окрестным «забегаловкам» и буфетам.

Марья Ильинична предлагала оформить опекунство. Володька отказался:

— У меня ведь отец есть.

Учился Володька хорошо. Занимался фотографией, радиотехникой, баскетболом и рисованием. У него даже была труба валторна. Трубу Володьке выдали в оркестре комбината «Лёнсукно», куда пристроила его Марья Ильинична. И был у Володьки друг в квартире — маленький Борька Брысь.

Володька рассказывал Борьке сказки в тёмном закутке в коридоре, где висели тазы и вёдра. Потом Володька приспособил там электрическую лампочку и частенько просиживал с Борькой, собирая немудрёную радиосхему. Он давал Борьке книжки, которые брал в библиотеках, и терпеливо объяснял про моря, про звёзды и атомную энергию. Когда Володька забивался в свой закуток, чтобы переждать, пока утихнет буйство отца, рядом с ним молчаливым комочком усаживался Борька.

Борька думал о странной несправедливости, выпавшей на Володькину долю. Он не понимал, за что сердится на Володьку отец, за что бьёт его.

«Когда наказывают меня — это понятно, — рассуждал он. — Я разбил вазу. Я вымазал вареньем кошку из соседней квартиры. Кошкина хозяйка учинила скандал на всю лестницу. Я постриг мамины меховые манжеты, чтобы проверить жидкость для ращения волос. Мех на манжетах не вырос. Всё ясно… Я проковырял дырки в ботинках, чтобы из них вытекала вода, — и тогда можно будет ходить по лужам. Мама эти ботинки выбросила. А что сделал Володька? За что ему попадает?»

Борька ненавидел Володькиного отца, а Володьку любил неистово. Трубил на валторне, напрягаясь до синевы, овладел фотоаппаратом «Смена». Тренировался в баскетбол, подвесив в коридоре проволочное кольцо. Брысь был единственным человеком, который знал иногда, что у Володьки творится на душе.

С Женькой Крупицыным Володька не ладил. Они жили врозь, словно в разных квартирах. Женька считал Володьку чудаком и разговаривал с ним покровительственно.

— Картофельная диета, — говорил он, — конечно, располагает к сосредоточенности и самообразованию. Но всё-таки зачем питаться картошкой, когда есть сотня возможностей кушать котлеты?