Сергей Семенов - Огнепоклонники

Спасов день прошел, и дело явно клонилось к осени. В одно утро как-то сразу поднялся холодный ветер и засвистал по всему лесу, откуда только что выбралось стадо. Старший пастух Кочнев, уже старик, с красным, дряблым лицом и чалой бородой, оказался предусмотрительней подпаска. Он до выгона надел кафтан и сапоги, подпоясался веревкой и, закинув кнут за плечо, спокойно стоял поодаль, поглядывая, как скотина припала к свежему жниву, а подпасок Тараска, в одной рубашонке и босиком, поджав под себя ноги, спрятался за кусты и сидел скорчившись. Худощавое, тонкокожее лицо его посинело, и большие серые глаза смотрели так суетливо.

– - Што, видно, придется в деревню бежать? -- с укоризною выговорил Кочнев.

– - Зачем? -- встрепенувшись, спросил Тараска.

– - За одежиной да обуться надо, ишь тебя скорчило…

– - Холодно…

– - Вот я и говорю… Ну что ж, беги, только мне сперва в чащаре сушняку [Чащарь -- густой кустарник. Сушняк -- сухие ветки.] наломай, я, пока ты бегаешь-то, огонь разведу.

Мальчик поднялся с места и, разминая свои застывшие члены, поплелся в чащарь, а Кочнев подошел к большой крайней елке и стал обламывать нижние сучья.

Когда Тараска с охапкой мелкого сушняка вышел из чащаря, то Кочнев уже наломал целую кучу зеленых игольчатых ветвей. Он сбросил их у того куста, где сидел Тараска, опустился на колени и стал укладывать свои и Тараскины дрова так, чтобы удобнее их разжечь.

Через минуту серый дымок тонкой струйкой пробился сквозь зеленый игольник и, ковыляя от ветра, отлетел в сторонку и бесследно расплылся в воздухе. У Тараски блеснули глаза. Он забыл про свой озноб и, чувствуя, что около огня ему будет тепло и без одежины, не захотел идти в деревню.

– - Ну, ты што ж развесил уши-то? -- крикнул на него Кочнев. -- Иди, куда я тебе говорил-то.

– - Не надо, дядя Фаддей, мне и так не холодно.

– - Иди! иди! -- строго приказал Кочнев. -- А то остынешь да свалишься, а там любуйся на тебя… Беги проворней.

Тараска нехотя пошел от костра. Он было обиделся, что старик так настойчиво заботился о нем и прогнал его, но мальчик сейчас же сообразил, что если он скорее обуется и оденется, то вернется к костру в самый разгар, и все удовольствие греться у огня у него впереди. Он прибавил шагу и вскоре был в деревне.

В избе, где они с Кочневым жили на "фатере" и где сохранялась их обувка и одежа, сидел только хозяйкин сын, Кирюшка, ровесник Тараски. Хозяйка с дочерью ушли за грибами. Кирюшка сидел за столом и ел пустую лепешку. По столу бродили, как пьяные, чувствуя свой скорый конец, мухи. Из переднего угла глядели засиженные мухами деревянные образа и закопченная картинка с каким-то безглазым военным. Хотя в избе было тепло, но Тараске показалось так неприветливо в ней, и он сейчас же вспомнил костер и столб дыма…

– - Кирюшка, пойдем в стадо, -- предложил Тараска товарищу.

Кирюшка заправил в рот остаток лепешки и, ворочая ее за щеками, равнодушно проговорил:

– - А што там делать-то?

– - Огонь будем жечь, дядя Фаддей развел уж.

Кирюшка медлил ответом и продолжал спокойно жевать лепешку. Тараска не знал, какой ответ даст ему Кирюшка, и почувствовал зависть к его самостоятельности. Он часто завидовал Кирюшке. Кирюшка был постарше его, из такой же бедной семьи, а сколько в нем упорства, степенности… Он многого уже не боялся и рассуждал, как взрослый. И иногда покрикивал даже на мать. Правда, у него мать была не такая, как у Тараски. Тараскина мать одна держала весь дом, кормила пьяницу отца и всех ребятишек, была такая забочная и расторопная, а эта -- рохля и сама пьяница, с чужими мужиками вино пьет, а огород у ней травой зарос, и, что в нем ни посеяно, все заглохло. Может, потому Кирюшка на нее и кричит, а она ему спускает.

– - Теперь небось большой огонь-то, -- чтобы заманить с собой товарища, опять сказал Тараска. -- Как я пошел, он только разгорался.

– - Ну что ж, пойдем, -- согласился Кирюшка и, смахнув со стола крошки, встал с лавки и потянулся.

Тараска замешкался; его сапожонки ссохлись и с трудом лезли на заскорузлые ножонки. Обувшись, Тараска отыскал свою собранную кое из чего курточку, надел ее и стал искать, чем подпоясаться.

– - Зачем тебе подпоясываться-то? -- спросил Кирюшка.

– - Крючков нет.

– - Пришил бы.

– - Не умею.

– - Ну, матке моей скажи -- она пришьет.

Они вышли из избы и свернули в огород. Налево тянулись заросшие лебедой огороды вдовы, а направо, у соседа, кудрявилась морковь, белела брюква и буйно поднималась кверху темно-зеленая картофельная ботва. Кирюшка остановился, быстро оглянулся на все стороны и вдруг перепрыгнул через две борозды, присел к третьей и, облюбовав одну тину, стал быстро разрывать землю вокруг. Показалась белая, крупная картошка. Кирюшка проворно выковырял ее, запихал в карманы, поставил тину на старое место, обсыпал землею и выскочил опять на дорожку.