Сергей Семенов - Огнепоклонники

С этого места улица шла по скату к речке. За речкой вдали мелькали огни в соседних деревнях. Заречье была самая дальняя деревня, но она расползлась на пригорке, и в ней мелькало больше огней, чем в других. Еще к заходу солнца небо прочистилось, а сейчас по всей глубине его горели яркие звезды. Среди звезд многие были такие крупные и сочные… Особенно крупными показались те, что были ниже над землей. Часто звезды кучились разными фигурами: то венчиком, то кочергой, то вроде креста. И чем больше вглядываешься в небо, тем больше находишь там таких фигур.

– - Тараска, -- спросил Кирюшка, -- что такое: по-над яром ходят ярки, а рогатый баран в стороне стоит?

Тараска не знал. Кирюшка с, сознанием своего превосходства воскликнул:

– - Эх ты, а еще пастух! Вот на что мы глядим-то!

– - Небушко, -- сообразил Тараска.

– - Звездочки… а пастух -- месяц. Когда рождается, все с рогами, -- внушительно сказал Кирюшка и сейчас же задал новый вопрос: -- А што такое: лысенький теленочек в подворотню глядит?

– - Нет, вот я тебе загадаю! -- вдруг весело и возбужденно воскликнул Тараска. -- Ни за что не отгадаешь, ни за что!..

– - А ну, посмотрим, загадывай!

– - Новая посудина, а вся в дырах?

– - Ого-го! -- захохотал Кирюшка.-- Какую новость сказал -- решето!

Тараска опешил. Он вспомнил, как прошлую зиму он сидел около матери, когда она шила. Она загадывала ему загадки, а он отгадывал. Он много отгадал, а на этой споткнулся и долго ломал голову, а Кирюшка сразу ее разрешил. Верно, он ее раньше знал.

– - А какие ты еще загадки умеешь? -- спросил он Кирюшку.

Но и у Кирюшки уже пропал интерес к загадкам, и он со скукой проговорил:

– - Никаких, да и плевать на них, только язык ломаешь. Нам бы теперь еще что-нибудь… покурить бы…

– - Курят-то большие, -- несколько озадаченный, вымолвил Тараска.

– - И мы бы покурили, был бы табак.

Тараске никогда не хотелось курить. Да и мать ему наказывала, чтобы он не баловал табаком. А Тараска слушался матери.

– - Курить -- грех, -- убежденно проговорил Тараска.

– - Грех-то можно и в орех. Если бы я на твоем месте был, и табачку, и спичек завел бы: захочу -- покурю, захочу -- огонь разожгу…

При упоминании об огне Тараска сейчас же вспомнил давешний костер, и на сердце у него стало теплее. Он сладко улыбнулся и проговорил:

– - Огонь разводить хорошо. Летошний год мы у себя в деревне печки на кочках делали. Выдолбишь яму, набьешь палками -- они и горят, а из трубы дым идет.

– - Это-то што, в кочке какой огонь, а мы весной тетеревиные шалаши жгли. В одной чьи-то заряды остались; как начали они палить: пу-пу!.. мы думали, и нас-то-убьет.

Ребятишки размечтались, не замечая ничего в окружающем. А между тем в Заречье, средь мелькавших там и сям огоньков, вспыхнул новый, но не звездочкой, как другие, а в целый сноп. В одну минуту этот сноп вырос в копну и стал быстро разрастаться ввысь и вширь, и над ним закудрявился мутно-красный столб дыма.

– - Гляди, горит! -- воскликнул испуганный Тараска, и оба мальчика привскочили, точно кто их толкнул с завалинки, и во все глаза уставились на развертывавшуюся вдали картину.

Пожар заметили и большие ребята и тоже сорвались с мест и, топоча ногами, выбежали на середку.

– - Што это -- дом или овин? -- спрашивал кто-то.

– - Небось овин.

– - Гляди-ка, дом, -- ишь, как широко забирает.

– - Батюшки, ночь ведь, вот сердечные!..

– - Нужно будить старосту -- чай, трубу погонит. Зазвонили в доску. Из дворов выскакивал испуганный народ. Стали собирать подводы, чтобы везти трубу с бочкой. Многие шли пешком; а ребятишки стояли как вкопанные и во все глаза глядели, как вдали, на фоне ночной темноты, пылало огромное пламя, кружились красные галки, клубился мутно-розовый дым и, широко раскинувшись над пожаром, казался висячим щитом, не пускающим огонь выше разгонять ночную тьму.

– - Зарево какое! -- вздыхая, прошептал Тараска.

– - Вот у нас бы так! -- сладострастно облизнувшись, проговорил Кирюшка.

Когда Тараска заснул, ему приснился сон. Будто бы он сидел на ореховом кусту, а под кустом был пень. И кто-то зажег этот пень, и на Тараску шел дым. Ему было душно и весело. Тараска был очень рад такому сну и проснулся бодрый и веселый.

Сегодня Кочнев с утра заставил его обуться и одеться. Все-таки, когда стадо вышло в поле и скотина припала к траве, Тараска сказал:

– - Опять бы огоньку развести!

– - Что, знать, полюбилось? -- улыбаясь, спросил Кочнев. -- Вот ужо, погоди: как скотина набьет мамон [Мамон -- живот, желудок.], то мы и разведем.