Сергей Семенов - Отчего Парашка не выучилась грамоте?

Были полные сумерки. Ненила зажгла огонь. Парашка соскочила вслед за ней и полезла за стол. Только Ненила зажгла лампочку, как в окошко застучали.

– - Кто там?

– - Эй, хозяйка! Выйди на минутку сюда, -- послышался мужской голос.

– - Что там такое? -- проговорила Ненила встревоженная и вышла из избы.

Парашка слышала, как у двора зашел какой-то разговор, ее мать ахнула; потом разговор перестал, хлопнула калитка, скрипнула дверь, и в избу вошла Ненила. Парашка взглянула на нее и не узнала матери. На ней не было лица.

– - Вещун твое сердце, дочка! Отца-то в городе в будку забрали.

– - В какую будку?

– - А такую, куда пьяных сажают.

– - Што же, он пьяный напился?

– - Выпил, говорит, в трактире да с буфетчиком повздорил. Бутылкой, говорит, в трактирщика-то запустил.

– - А что ж ему там сделают?

– - Изобьют, да как бы деньги не вытащили… В трактире-то, говорит, и то тузили, тузили! Ох ты, мое горюшко!

Ненила горько заплакала. У Парашки тоже застлало в глазах. Ей уж не хотелось ни учить уроков, ни сидеть тут, она забилась под божницу и съежилась. Ненила между тем причитала:

– - Говорила мне родная матушка: "Не радуйся, дочка, замужеству. Бабья судьба -- во всем худоба". Словно она мне напророчила! Не вижу ни счастия, ни радости, захожу я словно в темный лес, чем дальше иду -- темней впереду. Когда ж это только кончится?

Парашка подскочила к ней, обняла ее за плечи и тоже заревела.

На другой день только после обеда Григорий приехал домой. Лошадь его всю ночь стояла голодная, бока у ней обвисли, резко обозначились ребра, и она, понуро опустив голову, едва передвигала ноги. Григорий ее не погонял. Он сидел, нахлобучив шапку, и глядел как будто вперед, причем глаза были тусклы, как свинец. Это был тот же мужик, да не тот. Что-то новое, небывалое явилось в выражении его лица. Он был не пьян. Лошадь, подойдя ко двору, повернула к воротам морду и тихо заржала. Григорий медленно вылез из телеги и, размявшись, нехотя стал выпрягать ее.

– - Ты бы еще там ночку ночевал! -- с упреком сказала Ненила, выходя навстречу мужу и на ходу натягивая кафтан.

– - И ночуешь! С этими дьяволами только схватись!

– - А тебе нужно было схватываться?

– - А то что ж, теперь на них богу молиться? -- проговорил Григорий, и голос его задрожал. -- Они во всем нас жать будут, а мы и пикнуть не смей. В лавке обдирают, на базаре обдирают и в трактире на обман идут. Что у нас деньги-то нахальные? Мне моя копейка-то тоже дороже всякого приходится, а они за нее вместо добра -- дерьма! Я им покажу!

– - Эх, мужик, мужик! -- вздохнув, проговорила Ненила. -- Сказано: с сильным не борись, с богатым не судись.

– - Вот еще старосту, корявого черта, нужно распотрошить. Если он мне только пачпорта не даст, я ему не знаю что сделаю!

– - Нагруби еще ему, он те не так доймет.

Немила стала выбирать из телеги; там, кроме веретья и пустых мешков, ничего не было.

– - Что ж ты, знать, ничего не купил? -- с испугом спросила она.

– - Нечего покупать-то, и не купил!

Ненила заплакала.

– - Что мы теперь Парашке-то скажем; ведь обревется совсем, в чем ей в училище-то будет ходить?

– - Походила, да и ладно, не нашему, видно, рылу в пономарях быть, -- угрюмо проговорил Григорий и вывел лошадь из оглобель.

Наступило молчание.

Григорий сорвал с лошади хомут и увел ее на двор. Ненила снесла в сени веретья с мешками. Потом они стали убирать телегу. Убрав телегу, Григорий сказал:

– - Ну я пойду к старосте.

– - Не озорничай ты там, ради бога!

– - Помалкивай! -- процедил сквозь зубы Григорий и пошел прочь от двора.

Ненила пошла в избу. Только она переступила порог, как заметила, что от окна отошла Парашка и проворно пошла к приступке, чтобы лезть на печку. Ненила поняла, что девчонка видела, что ей ничего не привезли, что в ее душонке гнездится глубокое горе, и ее собственное горе усилилось. Она не ошиблась: только Парашка перекинулась на печку половиной туловища, как из ее груденки вырвался горестный звук.

– - Ну, полно, дурочка, велика беда! Ну, дома будешь учиться. Попрошу учительницу, чтобы она не брала у тебя книжку с доской, и будешь ты читать и писать.

– - Д-да, а кто мне по-о-кажет-то? -- рыдая, лепетала Парашка.

– - Ну, на нов год опять пойдешь: на нов год все справим тебе, что нужно. Неужели так и будем разутыми, раздетыми сидеть?

Ненила говорила это и чувствовала, как у ней душа холодела. В самом деле, что им принесет новый год?

Парашка уже ничего не могла говорить, ее всю подергивало от рыданий. Ненила, как и вчера, полезла к ней на печку и стала ее успокаивать; но уж нечем было ее разговорить, и она только просила ее перестать, нежно гладила и целовала. В сенях послышались шаги, в избу вошел Григорий. Он положил шапку на стол, подсел сам к нему и, облокотившись рукой, устремил взгляд в окно. Ненила слезла с печки и спросила: