Вадим Фролов - Что посеешь

Скульптор Варенцов прикручивал к проволочному скелету какую-нибудь доску, отбегал в сторону, смотрел полминуты, потом подбегал, отрывал доску и приколачивал ее по-другому, хватал проволоку, зажимал ее в слесарные тиски и свирепо колотил молотком, загибая ее по-разному. Затем опять бежал к скелету и приспосабливал эту проволоку к доске. Снова смотрел, снова чертыхался, хватал громадные клещи, выдирал проволоку и приспосабливал ее к другому месту.

На присутствующих он не обращал внимания, словно их и не было. А их было четверо — этих посторонних: уже известные вам классная руководительница 6-го «б» Римма Васильевна и Петр Батурин и новые действующие лица этой повести — два братца Азиатцевы — Гошка и Прошка.

Дело в том, что и Гошка, и Прошка (так же как и П. Батурин) абсолютно не признавали ни литературы, ни искусства. Из воспитательных соображений добрая Римма Васильевна Гарбузова решила их на первых порах познакомить с работой знаменитого в городе скульптора М. М. Варенцова. И вот знакомила. Она смотрела на скульптора и тихонько вздыхала от восторга. Гошка и Прошка, разинув рты, пялили глаза и ничего не понимали. Петр держал рот закрытым, но тоже смотрел на скульптора во все глаза.

— Чего это он? — спросил через некоторое время Прошка, а Гошка покрутил пальцем у виска и вопросительно посмотрел на Римму Васильевну.

Она приложила палец к губам и шепотом сказала:

— Он творит.

— Чего-о-о? — удивились Гошка и Прошка.

Батурин молчал. Этот чихающий и скачущий скульптор ему нравился. Он работал весело, быстро и ловко.

— Он творит, — строго повторила Римма Васильевна. — Он творит замечательную скульптуру.

Гошка и Прошка фыркнули.

— Вот эту? — сказали они хором. — Ну и ну!

Скульптор присел на подставку рядом со скелетом, вытер ладонью пот со лба.

— Римма Васильевна, а зачем вы этих… охламонов ко мне притащили?

— Видите ли, Михаил Михайлович, — застеснялась Римма Васильевна. — Они славные мальчики, но я хочу, чтобы они поняли, что искусство — это не забава, а нелегкий и благородный труд. — Римма Васильевна говорила громко и торжественно. — И что самое важное — искусство помогает мыслить и стать полноценным человеком.

— Ну, ну, — добродушно сказал скульптор.

Он встал с подставки, взял рейку и начал приколачивать ее к скелету, тяпнул себя по пальцам, чертыхнулся и швырнул молоток в сторону.

— Ну-ка? — решительно сказал скульптор Варенцов. — Снимайте куртки и рубашки. Живо!

— Зач-чем? — удивились братцы Азиатцевы.

— Лепить нас будете? — спросил Петр.

— Ну да… — засмеялся скульптор. — Слишком много чести — лепить вас. Работать будем.

Он подошел к чану, захватил пригоршню глины, помял ее и пришлепнул к скелету.

— А ну, хватай глину! — крикнул он. — Шлепай. Ты — сюда, ты — сюда, а ты — сюда.

И Гошка, и Прошка, и сам Петр Батурин, сняв куртки и рубашки и оставшись в маечках, начали шлепать куски глины туда, куда показывал им скульптор. Было довольно весело. Глина смачно чавкала, скульптор чихал и покрикивал, Римма Васильевна смеялась до упаду, ребята носились как угорелые от чана к скелету и обратно.

— Теперь ясно, — сказал Петр Батурин.

— Что тебе ясно? — спросил скульптор. — Мне еще не ясно, а ему уже ясно. Ишь, гений какой!

— Человек будет, — сказал Батурин, — скульптура. Вот нога, вот другая, вот — тулово…

— Дошло, — одобрительно сказал Варенцов.

Через полчаса, когда все взмокли, скульптор Варенцов сказал «шабаш» и сел на подставку. Скелета уже не было. Вместо него на подставке стояло что-то еще довольно бесформенное, но уже издали напоминающее человека.

— Гранату, что ли, бросает, — неуверенно сказал Батурин.

— Вроде гранату, — сказал Гошка.

— Ага, гранату, — сказал Прошка.

Скульптор ничего не ответил. Он сидел, устало опустив руки между колен, и задумчиво смотрел в угол на фигуру под простыней. Потом он встал и подошел к ней.

— Ну-ка, станьте подальше, — сказал он и, когда все отошли к дальней стене, быстро сорвал простыню и отбросил ее в сторону.

На небольшом пьедестале стояла на цыпочках тоненькая стройная девчонка. Легкое платье словно трепетало от ветра. Руки были откинуты назад, голова закинута вверх, волосы растрепались. Глаза были полузакрыты, а губы слегка улыбались, как будто она подставила лицо солнцу и ветру.

— Наташка! — ахнул мужественный Петр Батурин.