Вадим Фролов - Что посеешь

— Изумительно, — сказала Римма Васильевна.

— Похоже? — спросил скульптор Варенцов мрачно.

— Здорово! — завопили Гошка и Прошка.

— Ну, — сердито сказал скульптор, — умываться, одеваться и марш. Приходите, когда хотите.

Когда все вышли, Римма Васильевна, счастливо улыбаясь, обратилась к ребятам:

— Ну? Каков талант? А?

— Н-не, — сказал Гошка, — это не по мне. С глиной возиться…

— И от пыли чихать, — сказал Прошка.

Римма Васильевна огорченно развела руками.

— Вы не расстраивайтесь, — сказал Прошка. — Мы, конечно, понимаем. Тоже работа. Да, только…

— Игрушки все это, — сказал Гошка.

— Ну вот, — вздохнула Римма Васильевна.

Петр щелкнул Гошку по лбу.

— Сам ты игрушка. Ванька-встанька.

— Ишь ты, — обиженно сказал Гошка, — какой культурный. А мы лучше лодку ладить будем… — и осекся, так как Прошка сердито стукнул его по затылку.

Петр задумчиво сказал:

— Хитрая вы, Римма Васильевна.

Римма Васильевна растерялась.

— Что ты, Петя?! — сказала она.

— Да ничего, — сказал Петр, — извините. До свидания, Римма Васильевна.

И он побежал домой. У него возникла новая идея. Вообще, надо сказать, что в этом учебном году у Петра Батурина идеи возникали одна за другой. Ну прямо как из мешка дырявого сыпались из него идеи. Вот он и не знал, за какую идею ему ухватиться.

«Да, — несколько огорченно думал Батурин, подходя к дому, — это, наверно, плохо, когда слишком много идей. Надо, наверно, выбрать одну и за нее, как говорит профессор Орликов, драться, бороться и сражаться до победного конца».

За какую именно идею ему надо бороться и с кем именно за нее драться, Петр пока не знал, и это его сердило.

Знаменитый скульптор Варенцов произвел на него довольно-таки сильное впечатление. Пыль, грязь, глина Батурина не испугали. Лихо это у него получается: палки, проволока, глина… А потом уже металлический или каменный этот парень будет стоять где-нибудь на пригорке у реки, за спиной у него будет красный, как пожар, закат, и все будут приходить сюда и смотреть на него и класть к его ногам цветы. Итак он будет стоять вечно.

Или та девчонка с растрепанными от ветра волосами. Ее поставят в главном городском сквере среди кустов сирени. И ею тоже будут все любоваться. И все будут думать: вот какая отличная девчонка. И все будут поздравлять мужественного Петра Батурина и говорить, какой он ну просто чудо-талантливый и даже почти гениальный, а он будет только скромно улыбаться и говорить: «Ну, что вы, что вы…» А Наташа Орликова подойдет и возьмет его за руку, и они гордо пойдут рядом к реке, сядут на перевернутую лодку и будут смотреть на белый пароход, который с веселой музыкой плывет мимо. А потом Наташа скажет…

Стоп, Петр Батурин. Кажется, ты чересчур замечтался. Пока ведь это не ты, а скульптор Варенцов вылепил ту девчонку и творит памятник какому-то парню. Надо будет все-таки узнать, откуда скульптор Варенцов знает Наталью Орликову.

…Петр сунулся на кухню.

— А, явился, — строго сказала Мария Ивановна. — Опять режим не соблюдаешь. Вместо того чтобы учить уроки, он опять где-то шляется. И нос… в глине! Умывайся. Будешь обедать.

— Жиры, белки и углеводы? — спросил Батурин.

— Ага, — сказала Мария Ивановна, — и еще витамины.

Умываясь под краном на кухне, Петр спросил:

— Мам, а где мои лепешки?

— Никаких лепешек, — строго сказала Мария Ивановна, — будешь лопать, что дают.

— Да я не про то, — сказал Петр. — Помнишь, я в детстве из пластилина лепил? Ты их вроде прятала куда-то.

— В детстве… — фыркнула Батурина-мама. — Ишь, взрослый какой выискался. А-а, — вдруг сообразила она, — ты, что ли, про фигурки свои разные? — она засмеялась. — Верно, ты их в детстве… тьфу… когда маленьким был, лепешками называл. А зачем они тебе?

— Так, — уклончиво сказал Батурин. — Посмотреть хочу.

Мария Ивановна вытерла руки; из пузырька, стоявшего за окном, налила в столовую ложку желтой и жирной жидкости и подошла к Петру.

— Пей, — сказала она и почему-то отвернулась, сморщив нос.

— Что это? — удивленно спросил Батурин.

— Пей, тебе говорят! — прикрикнула Батурина-мама. — Рыбий жир. Ви-та-ми-ни-зиро-ванный.

— Да что ты, мама? Я его и в детстве-то сроду не пил… — заверещал Петр Батурин.

— Открывай рот! Ну!

— Да я… — начал Батурин, но Мария Ивановна ловко всунула ему ложку в рот.

— А-а… кхе… кхи… кха… — сказал Батурин. — Тьфу!

— Закуси. Корочкой.

— Э-э-э… — сказал Батурин, но корочку все же съел. — С чего это ты, мам?