Вадим Фролов - Что посеешь

— Правильно! Жалко, я не смылся.

И Чижиков, и Чупров Николай, и К. Фикус тоже закричали, что зря они не смылись. Олимп. Павл. застучала кулаком по столу и сказала, что ребята правы — собрание не подготовлено. А Галя Перевалова неправа, что она обижается, надо обижаться на себя.

— Вы же сами говорили: «обсудить», — это Перевалова Г. сказала.

Олимп. Павл. Не так, не так.

И еще она сказала, что надо решить, что делать дальше. Все закричали: «Перенести! Перенести!»

Перевалова. Кто «за»?

Все «за»!!!

Постановили:

Собрание перенести на следующую неделю. Поручить Переваловой Г., Орликовой Н. и Чупрову Кольке подготовить как следует.

Тут старшая пионервож. сказала:

— Нечего все объяснять тем, что от вас ушел Боря Синицын. А вы-то сами, что совсем маленькие? Нянька вам нужна? Но если вы не можете сработаться и подружиться с Аленой Братусь, то мы вам дадим другого пионервожатого, а ее передвинем в другой класс.

Орликова. А зачем ее передвигать? Алена хорошая, а мы сами виноваты, что…

Я опять не могу записывать. Все орут. Батурин, Кешка Фикус, В. Седых и Ж. Чижиков стучат кулаками по парте и кричат, что не хотят Алену, а хотят пионервожатым парня. Орликова и некот. др. девочки кричат: «Пусть будет Алена!» В общем, ничего понять нельзя.

— Наговорил Егор с гору, все не в пору, — это сказал Осипваныч, и все кончили орать.

Верно, какой-то у нас класс дурной стал. Совсем неорганизованный. Г. Перевалова обиделась. Собрание закрыто. Орликова поссорилась с Батуриным.

Председатель:

Секретарь: Т. Бублянская.

Вот какой протокол написала Тася Бублянская. Галка Перевалова прочитала его и сказала, что эту ерундистику она подписывать не будет, потому что это не протокол, а филькина грамота и что Тася, наверное, больше всего думала о Батурине, а не о собрании, потому что через каждые два слова — «Батурин да Батурин», будто, кроме него, никого в классе и нет.

В результате Бублянская поссорилась с Переваловой.

Злой Батурин после собрания направился к деду Веретею. Он решил заняться делом и плюнуть на всякие переживания. Он решил стать гордым одиночкой и делать свое дело. Он решил… Э-э, да много чего он решил.

Недалеко от школы к нему прицепился Кешка Фикус:

— Ты куда, Батура?

— А тебе что?

— Ты правильно насчет этой Алены говорил, — сказал Фикус и хихикнул.

— А ты-то чего беспокоишься? — спросил Петр. — Тебе-то не все равно, кто у нас будет? Что-то ты больно активный стал.

— Вот и не все равно, — обиженно сказал Кешка. — Я, может, тоже за класс болею. Какой у нас класс был! А теперь… Эх!

— Ладно, не стони! — сказал Батурин и прибавил шаг.

Но Фикус не отставал.

— На реку? — спросил он каким-то странным тоном.

Батурин остановился.

— На реку. А что? — спросил он подозрительно.

— Да нет, ничего, — сказал Фикус, и глазки у него забегали.

— Ну, а раз «ничего», так и отвали, — мрачно сказал Батурин.

Но Фикус забежал спереди и заговорил почему-то шепотом:

— Слушай, Батура, слушай. Хочешь, мы так сделаем, что эту Алену от нас обязательно заберут? Я про нее та-а-акое знаю. Такое!

— Чего ты про нее знаешь? — презрительно сказал Батурин.

— О несмышленый брат мой, пойдем.

Фикус взял Петра за руку и повел. И Батурин пошел за ним, как маленький. Фикус привел его за школу к плотному забору, за которым третий год шло строительство стадиона. Когда они подходили, Кешка втянул голову в плечи, приложил палец к губам, и походка у него сделалась, как у индейца на боевой тропе. Батурин тоже почему-то пригнулся и пошел на цыпочках. Фикус уперся лбом в забор и уставился одним глазом в щелку. Потом он поманил Петра.

— Смотри, смотри, сейчас… целоваться начнут.

— Ну и что?

— Как «ну и что»? — удивился Фикус.

Петр быстро зажал ему рот рукой и оттащил от забора. Фикус возмущенно повторил:

— Как это «ну и что»? Она нас воспитывать должна, а сама целуется? Этак и мы целоваться начнем. А ты-то вот чего, как рак вареный?

— Жарко, — отвернувшись, сказал Батурин.

— А может…

— Что «может»?

— Может, завидно? — хихикнув, спросил Фикус.

— Балда ты! — сердито пробормотал Батурин. — «Завидно». Да я, может…

Остановись, Петр Батурин! Что ты делаешь, безумный?! Но Батурина, к глубокому сожалению автора, опять занесла эта проклятая прямота характера. Начав, он не мог остановиться и — о позор! — он рассказал гнусному Фикусу про тот вечер на реке! К великому счастью, ему еще как-то удалось удержаться и не назвать имя.