Вадим Фролов - Что посеешь

Коварному Фикусу надоело прятаться за соснами, и он, коварно усмехаясь, ушел домой. Надо прямо сказать, что смотался он вовремя, потому что состояние невесомости достигло у Петра Батурина невероятных пределов, и он…

И он… Он… поцеловал Наташу в щеку. В упругую прохладную щеку, пахнущую как-то по-особенному…

На том берегу реки вдруг вспыхнул костер. Как будто на тлеющие угли плеснули бензином. Огромное пламя взметнулось ввысь, заиграло сверкающей дрожащей дорожкой по черной реке, упало, а потом поднялось снова — смелое и веселое. А Наташина рука, которую он держал в своей руке, стала жесткой и резко высвободилась. И мужественный Петр Батурин испугался.

— Не сердись, — попросил он. — Ну, хочешь… хочешь, я реку переплыву?

Наташа ничего не ответила. Она встала и, вздернув круглый свой подбородок, ушла, даже не обернувшись.

«Ну вот, — уныло подумал Батурин, — придется плыть». И он нехотя стал раздеваться. Потом засунул барахлишко под старую лодку и медленно пошел к воде, ругая свой характер.

Страсть как не хотелось плыть. И вода, наверно, холодная! Плыви теперь, а она даже и не увидит.

Он зашел в воду чуть выше колен, и вода показалась ему совсем ледяной и, не решаясь сразу нырнуть, он стал, как это делают старички, побрызгивать на себя ладошкой. А потом разозлился и с маху кинулся в воду. Он вынырнул и оказался прямо на сверкающей золотисто-красной дорожке. Вода обтекала его мягкими струями и уже была совсем теплой и ласковой. Он плыл спокойным брассом, и пламя костра вдалеке плясало и манило его своими оранжевыми веселыми руками.

Наутро Петр Батурин обнаружил на своем столике стоящие в ряд все свои «лепнинки», а рядом — две новые коробки с разноцветным пластилином.

«Хм, — сказал он себе, — вот так мама! А может, и верно — попробовать?»

Была суббота, и все еще спали, и он, присев в одних трусиках к столу, стал задумчиво мять в руках брусок зеленоватого пластилина. «Что бы такое вылепить?» — думал он, а руки уже сами начали придавать пластилину какую-то форму, и когда Батурин очнулся от своих дум, он с изумлением увидел, что вылепил нечто совершенно непонятное: странная голова, похожая одновременно и на деда Веретея, и на его пса по имени Лапоть и… и вообще ни на что не похожая.

— Эх! — в сердцах сказал Батурин и шмякнул свою скульптуру о стенку над кроватью. Голова прилепилась к стене, и губы у нее перекосились в ехидной усмешке.

За завтраком Петр спросил у отца:

— Бать, а ты какие детали делаешь?

Батурин-старший приподнял брови.

— Разные, — сказал он. — А что?

— Так, — сказал Батурин. — А какие машины на заводе делают?

— А ты не знаешь? — чуть обиженно спросил Степан Александрович. — Компрессоры делаем, газовые турбины, пневматический инструмент. Наша продукция в восемнадцать стран идет. А что?

— Так, — сказал Петр. — А кто у вас на заводе, кроме токарей и слесарей, есть?

Отец вдруг рассердился.

— Чего ты меня экзаменуешь? Что делаю, да какие станки, да кто есть. Приходи да посмотри.

— А можно? — без всякого выражения спросил Петр.

— Со мной можно, — ответил Степан Александрович.

Родители недоуменно переглянулись, а задумчивый Батурин отправился в школу. Честно говоря, идти ему не хотелось. Сами, наверное, понимаете, почему. Но он стиснул зубы, взял себя в руки и пошел.

А в школе он, как ни в чем не бывало, сам подошел к Наташе и сказал:

— Привет.

— Привет, — тоже как ни в чем не бывало ответила Наташа. — Переплыл реку?

— Ага, — сказал Батурин, — переплыл.

— Ну и молодец, — сказала Наташа и пошла на свое место.

Сердце у Батурина колотилось и в висках стучало, но он держался молодцом. Вы бы позавидовали его выдержке. «Кажись, не сердится», — с облегчением подумал он.

На этот их короткий разговор никто в классе не обратил особенного внимания. Кроме, конечно, зловредного Кешки Фикуса.

На уроке Батурин сидел, уставившись в окно, и ему вспоминалась река, перевернутая лодка, белый пароход, костер, взметнувший пламя к самому небу, и… да мало ли что ему еще вспоминалось. Из-за этих воспоминаний Осипваныч влепил ему жирную двойку, сказав при этом, как всегда, загадочно:

— Где верхом, где пешком, а где и на карачках.

Тут я впервые упомяну о старосте класса Галке Переваловой. Она была довольно-таки занудная, особенно когда на нее «находило».