Самуил Полетаев - Лето в горах

Зарлык отвел коня в сторону, вскочил в седло и взмахнул камчой.

— Это кто уходит с собрания? — заорал вдруг Урыльцев. — Минуту подождать не можешь? Как фамилия? Орозбаев? Сын Мурата Орозбаева? Вот вам еще пример. Вопрос: какое право имеет чабан отдавать отару? Мы знаем Орозбаева, авторитетный товарищ, коммунист, инвалид. Мы уважаем товарища Орозбаева. Колхоз пошел ему навстречу и помог с путевкой. А что он сделал в ответ на заботу? Сам отдыхает в санатории, а отару отдает на откуп. Это его частная собственность? Может, он согласовал вопрос с заведующим участком? Жиренше, скажи, ты давал распоряжение, чтобы отара пошла в другие руки? Нет. Сыну, говорите, передал? Ничего не знаю. Сыну или дочке, ничего не знаю. Тем более сын в школе учится. Пускай учится. Пускай думает о пятерках… Перейдем к следующему пункту — девятому…

— Пятнадцатый, — уточнил кто-то.

— Хорошо, пятнадцатый…

Зарлык смотрел на председателя и ни слова не слышал. Баскарма двигал ртом, как рыба, открывал и закрывал его, вращал глазами-шариками, шевелил бровями и, наверно, что-то говорил, но Зарлык не слышал, потому что кровь шумела в ушах. Кровь не только шумела, она гудела и кричала, бурными толчками ударялась в сердце. Она носилась в горячем теле, как пожарная машина. Руки Зарлыка побелели в суставах, сжимая камчу. Что делать? Куда бежать? К кому взывать?

По черным склонам гор катились кровавые круги. Они расходились по небу, дрожали и полыхали сухим огнем, расплываясь все дальше. Чабаны поднимались с земли, раскоряченно переминались с ноги на ногу. Они не расходились. Они сбились теперь в кучу и кричали, размахивая руками. Председатель Урыльцев пошел к «газику», пошел молча, ни с кем не прощаясь. За ним, пожимая всем на ходу руки, торопились Тюранкулов — техника, Жолдыбаев — сельсовет и Жиренше — участок. Парторг Узанов влез на коня и запылил сбоку…

Зарлык понял — собрание кончилось. Он вскочил на коня и помчал в горы. Он летел, привстав на стременах, и неистово охлестывал коня. Лицом, шеей, грудью, всем телом наваливался он на упругий, плотный холодящий воздух. Он летел к вершинам, окованным сверкающим серебром. Он задыхался от бессилия. Зачем эти горы, солнце, снег, зачем это чистое синее небо, когда есть такие люди, как Урыльцев? Зачем?..

Конь понес его медленнее. Подъем становился круче. Камни, серые, ржавые, покрытые мхом, лежала, как овцы, уставшие от восхождения. С каждым шагом отваливались куски каменистой породы и с шорохом — сперва нарастающим, а потом замирающим — скатывались вниз. Конь приседал на задние ноги и дрожал всеми мышцами. Он осторожно переставлял передние ноги и ощупывал ими тропу, как руками. Крутизна кончилась — впереди ровная площадка.

Зарлык слез с коня и огляделся. Горные отроги сбегали вниз, распростертые как крылья. Чуть повыше лежали снеговые склоны и поля. Из-под снега пробивалась местами трава. Тонкими сверкающими нитями ветвились в траве ручьи. Воздух был разрежен, резок и чист, и легким гулом разносились в нем поднебесные шумы — таяние снегов, шелест ручейков и движение камней. Внизу расстилались холмистые пастбища, а слева, за отрогом, виднелся краешек поселка — белые фермы и несколько домиков вдоль темной полоски реки.

Зарлык остановил коня, а сам влез выше, — отсюда ползти уже некуда, потому что впереди ущелье, на дне которого блестела шоссейная дорога. И здесь он просидел до вечера, глядя вниз, на дорогу.

Солнце успело обойти его слева, тени от валунов, длинные и косые, обламывались над обрывом и падали вниз, сливаясь с черными тенями скал. Шоссейная дорога поверяла свой глянец.

Конь перестал щипать траву, оцепенело стоял внизу. Вдруг он вскинул голову, прислушиваясь. Снизу донесся тихий гром.

Нет, громыхал не гром, обещая грозу, — это ровно гудел мотор, и острые глаза Зарлыка сразу же разглядели машину. Она медленно ползла из черного ущелья к полоске света.

Кто бы это мог сейчас ехать? Наверно, это Урыльцев с друзьями возвращается домой. У Жиренше они славно погостили, ничего не скажешь. Одной водки выпили ящик, бешбармаку съели целый котел. Зарлык сглотнул слюну: в животе заурчало от голода. Пейте, ешьте, веселитесь на мои денежки, на мой костюм, дорогие гости! Угощайтесь, не жалейте свои животы, распускайте пояса, лейте в глотку вино, набивайте брюхо бешбармаком, дорогие гости! Что вам сделает Зарлык? Ничего вам не сделает жалкий мальчишка. Зачем бояться его? Разве есть у него заступники? Отец его — тихий, спокойный человек, никому резкого слова в жизни не сказал. Разве станет он шуметь и скандалить? Разве найдется человек в поселке, кто стал бы спорить с Урыльцевым? Так что пейте, дорогие гости, ешьте на здоровье, набивайте животы бараниной! Жир стекает по рукам? Нате вам полотенце, утрите себе локти. А вот вам и шорпа — жирная, острая, тающая во рту, ароматная шорпа…