Самуил Полетаев - Лето в горах

Старик жевал табак, покачивал внука и вскользь смотрел на Аслана своими медленными глазками из-под припухших век.

Аслан не мог простить ему истории с охотой. Парни убили джейрана и на верхнем джайлау у чабана Рахатова устроили грандиозный той. Нияз не пустил его тогда.

— Ты не был, не видел и не знаешь ничего. Еще неизвестно, чем кончится дело. Охота была незаконной, без разрешения.

Старик сказал свое слово и больше его не повторял.

— Что, доносить станешь? — кричал Аслан. — Иди лесничему скажи, что убили джейрана, пускай их оштрафуют!

Нияз покачал головой.

— Это не мое дело. Лесничий, если надо, сам все узнает. Да он и знает, наверно. Штрафовать не мое дело. Но ты не пойдешь. Они убили джейрана не по закону, и тебе там нечего делать.

— Законник! На человека тебе наплевать, лишь бы закон выполнялся.

Теперь ему ясно, что и за бидонами старик послал его неспроста — не хотел пускать на охоту. Знал ведь, не мог не знать, что бидоны должны привезти!

О, как ненавидел он этого лысого святошу! И как презирал себя за малодушие перед ним! От старика исходила непонятная сила. Она была в его неторопливых движениях, в проницательных глазках, лениво следивших за всем, что делается вокруг. Он то сидел в палатке, возясь с внуком, то следил, как невестка разделывает тушу барана, то помогал старухе разводить огонь в тандыре, вмешивался во все женские дела, а чай мог пить весь день, не уставая. И все же он ухитрился попасть на почетную доску, и портрет его красовался на площади, напротив райкома, в числе лучших людей района. Старик знал и помнил всех кобылищ и жеребят в табуне. Он не вел никаких записей, все держал в своей голове и, наверно, не зря считался лучшим табунщиком в районе. Но почему бы и не так, если он всю жизнь возле скота? А что он видел еще? Разве видел он жизнь? Разве бывал в городах? Разве знает что-нибудь, кроме юрты, старухи своей, внуков, баранов, жеребят и кобылиц? Аслан издевался над стариком про себя, но иногда не стеснялся говорить ему в глаза. Старик усмехался.

— Ты как ящерица. — Он поглаживает свою бородку. — Язык как у змеи, но ужалить не можешь.

А в общем, Нияз не обижался на помощника; словам старый табунщик не придавал значения и держал его в крепкой узде. Огрызаясь и ворча, Аслан все же покорно выполнял его приказания. Слабоват он перед стариком, перед его неторопливой силой и уверенностью в себе.

Гости так и не приехали. О них стали забывать. Только Аслан изредка вспоминал о них, чтобы поиздеваться над стариком. Жизнь входила в привычную колею. Аслан перегонял табун с пастбища на пастбище, делал вместе с ветфельдшером прививки жеребятам, ездил на лесоучастки за дровами, помогал женщинам по хозяйству, на ночь стреножил коней. В общем, все шло как раньше. О таинственных гостях, вызвавших переполох, вскоре он и сам перестал вспоминать.

Как-то, возвращаясь с пастбища, Аслан увидел у речки машину. Откуда бы взяться в горах красивой черной «Волге»? Кто же это едет на ней? Жаль, машина уйдет, так и не узнаешь, кто в ней сидит. Но нет, машина остановилась у крайней юрты, из кабины вышел человек. Аслан дал шпоры коню и поскакал к юрте, а вскоре вернулся в табун, весь взъерошенный от возбуждения.

— Агай, это важный гость. Только они торопятся в район. Так сказал шофер.

Нияз не проявил волнения. Он выслушал новость со стариковским достоинством. Он надел своей черный бешмант, снял со стены камчу и заткнул ее за пояс.

— Поезжай к ним и скажи, что я сейчас приду. Пускай подождут.

«Ха, подождут! Больше им делать нечего, как ждать тебя». Однако спорить Аслан не стал и поскакал обратно. Старик уселся на коня и неторопливо поехал — только не вверх по крутой тропе, куда умчался Аслан, а в долину: там, ниже, проходила дорога, по которой должна проехать машина. Нияз сошел с коня и сел у обочины, скрестив ноги.

Показалась «Волга». Следом пылил Аслан на коне. Он обгонял машину, пытаясь заговорить с шофером, но тот махал рукой — торопимся, мол, — и добавлял газу. Аслан не отставал. Передать просьбу старика он не успел и теперь, потеряв надежду задержать машину, просто так, из любопытства, заглядывал внутрь. В машине сидели, развалясь на сиденьях, хорошо одетые люди. Который же из них гость? Тот, что сидит рядом с шофером, в золотых очках, или один из тех двоих, что сзади курит папиросу?

Старый табунщик сидел у края дороги, важно выпятив грудь. Сидел неподвижно, как каменный идол. Что он задумал, спесивый старик? Другого места нет, чтобы сидеть? Вылез почти на проезжую часть, выставил корявую руку с растопыренными короткими пальцами и машет ею. Несомненно, он требует, чтобы машина остановилась. Проехать мимо — придется окатить старика пылью. Шофер бы может, не посчитался с этим, но сидящий рядом человек в очках попросил остановиться. Тогда из задней части машины, открыв дверцу, выглянул мужчина с лаковым зачесом.