Георгий Граубин - Полустанок

После собрания стали репетировать новогодний концерт. Политическая пьеска всем ребятам понравилась, только никто не хотел играть в ней Гитлера.

— Заставить Рогузина, — не то в шутку, не то всерьез выкрикнул Кунюша. — У него прическа похожая.

— А у тебя руки загребущие, как у него — буркнул Вовка, украдкой сплевывая под парту.

Глафира стукнула ладонью по парте:

— Кто больше получит за неделю плохих оценок, тот и будет исполнять эту роль. А теперь давайте послушаем Надю.

Надя вышла вперед, строго оглядела всех и начала декламировать:

Стихи были необыкновенными, возвышенными и тревожными одновременно. Казалось, что стены раздвинулись, и мы сами видели, как по черному сумраку ленинградских улиц шагает с высоко поднятой головой Киров и мостовая гулко звенит под его ногами.

А когда Надя закончила:

все еще долго сидели не шелохнувшись.

В темноте улицы нас осторожно окликнул Артамонов:

— А меня сегодня чуть дезертир не убил. Шел в школу, а он выходит из лесу около третьего отделения и спрашивает, есть ли у меня петарды. Охочусь, говорит, от воинской части, а пороху маловато. Страшный, обросший, щека обморожена. Еле удрал от него! Может, это шпион, а?

— Ну и помело ты: с медведя начинал, а закончил шпионом, — набросился на него Захлебыш. — Дугу бы на тебя надеть, а на нее колокольчик повесить, чтобы передохнул твой длинный язык.

— Да ну тебя, я правду говорю, — обиделся Мишка. — Иду, а он из кустов — страшный, обросший...

— Ладно, — пожалел его Генка, — так бы и сказал, что неохота потемну домой топать. Пойдем, переночуешь у нас, а завтра это дело обмозгуем. Только ведь сочиняешь ты все.

На всякий случай мы рассказали об этом начальнику станции. Зуйков задумчиво пожевал губами.

— Вообще-то, была ориентировка, что один дезертир ушел возле Дарасуна с эшелона. Он с приисков, его теперь там ищут. С другой стороны, мало ли что может быть — не один ирод на свете. Опять же Артамонову верить нельзя. После того, как он на самом деле предотвратил крушение, уже дважды ставил нас в неловкое положение. Заявит, что обнаружил лопнувший рельс, пошлем бригаду, а там оказывается или заусеница, или неровный стык. Но на всякий случай ухо надо держать востро.

— Есть хочу, — жалобно ныл братишка, — картошечки хочу, молочка!

Ничего съестного у нас несколько дней уже не было. Красноармейскими подарками мать поделилась с Кузнецовым и Лапиными, корова еще не доилась. Хлеб мы делили на маленькие кусочки, но его не хватало и до обеда.

— Подожди, Буренка отелится, тогда молоком хоть залейся, — попробовал я успокоить братишку. — Сейчас ей молоко нужно для теленка.

— А ты отбери от теленка, я тоже хочу.

— А может, от коровы ногу отрезать?

— Отрежь, мяска хочу-у!

— Ну, ладно, не гунди. Как придет фактура, сало по карточкам давать будут.

— Врешь ты, врешь, — засучил Шурка ногами. — Давно обещаете, не даете.

— Да понимаешь ты человеческий язык или нет? Сало пришло, а фактуру потеряли. Надо, чтоб пришла новая. Тебе нельзя в магазин идти голяком? Вот и сало нельзя продавать без фактуры. А знаешь ты, какое это сало? Язык проглотишь: его из Америки привезли, буржуйское. Если будешь ныть, то тебе не шпик будет, а пшик, понял?

Шурка было успокоился, а потом снова завел:

— Картошечки хочу, молочка!

У меня самого который день сосало под ложечкой. Вспомнив, что в книгах потерпевшие кораблекрушение ели кожу, я на всякий случай спросил:

— А сушеного мяса не хочешь?

— Хочу, хочу,— запрыгал братишка. — Давай сухого мясочка!

Я полез на чердак и снял с жерди телячью шкуру, которую повесили туда еще бывшие хозяева. Шкура не гнулась и звенела, как жесть.

— Ты случайно не знаешь, как варят шкуру?—колом поставил я ее на пол. На ней шерсти, как на верблюде.

— Побрить надо, на полном серьезе подсказал Шурка. — Возьми у Савелича бритву, побреем.

Я с трудом разрубил топором шкуру на куски и затопил печку.

— Будем палить, как мама палила ноги на холодец. Одного кусочка хватит тебе на месяц, у тебя зубов мало. Будешь сосать вместо соски.

Запахло паленым. Я вертел куски шкуры над огнем, пока они не обуглились. Потом соскоблил с них сажу и положил на стол. Что с ними делать дальше, я не знал.