Олег Коряков - Тайна притока Конды

В ту ночь Езин увёл Илью. Он уговорил его оставить меня в жертву шайтану. Уверен был шаман, что не выйти мне из тайги, и святое место останется по-прежнему неведомым для людей, глухим, недоступным, а воля шамана и его сила — по-прежнему священными.

Вернувшись домой, Номин лёг спать, никому не рассказав обо мне. Но его жена оказалась болтливой. И пополз по тайге слух: «Илья вернулся, а Борис остался в урмане».

Уже к вечеру на ближайшей ПОС (производственно-охотничья станция) это стало известным. Директор станции спешно выехал к юрте Номина.

— Где Борис? — спросил он у Ильи.

— Тапал (там, по ту сторону), — невозмутимо отвечал Номин.

— Где там?

— В урмане. На вершине Уха.

Он указал место в верховье реки — совсем не то, где меня оставил. Так велел Езин.

Директор ПОС немедленно послал в верховья Уха людей.

В тот день, уходя на поиски в тайгу, и молился за меня своему деревянному идолу старый манси Николай.

…А с медведицей получилось так. Когда, рассерженная внезапным шумом выстрела, она выскочила из-под ели и бросилась ко мне, я немедленно зарядил второй ствол пулей. В правом пуля сидела у меня и раньше. Зверь пробежал метров двадцать и остановился. Я прицелился, собираясь спустить курок, и тут вспомнил, что старые охотники всегда говорили мне:

— Прежде чем стрелять в медведицу, подумай.

Я вспомнил этот мудрый совет и хорошо сделал. Левый ствол моего ружья давал осечку. Подумав, я решил первый выстрел сделать именно из этого ствола: если произойдёт осечка, я не прогадаю — второй осечки этого же капсюля не будет. Если же я выстрелом из левого ствола не убью, а лишь пораню медведицу, у меня в запасе останется заряд в безотказном правом стволе. А тогда важна будет каждая доля секунды. И пусть зверь подойдёт ещё ближе. Ни в коем случае не отступать — от этого медведи лишь смелеют.

Так обдумал я своё положение. Конечно, оно заняло совсем немного времени — лишь столько, сколько нужно белке, чтобы перепрыгнуть с ветки на ветку.

Я сделал несколько шагов вперёд, стал за толстое дерево и прислонился к нему. Приготовив на всякий случай нож, я стал ждать.

Медведица пофыркала и тоже спряталась за дерево. Через минуту она вышла из-за ели, сделала несколько крупных скачков и вновь укрылась, уже за другое дерево.

«Вот хитрая бестия», — подумал я.

А «бестия», фыркая и урча, передвигалась от дерева к дереву всё ближе ко мне. Я не отводил стволов с её лба. Медведица недовольно рюхала, и её маленькие глазки свирепо блестели. Вот она остановилась шагах в двадцати от меня.

«Пора!»

Я нажал спусковой крючок. Цок. Медведица резко вздёрнула голову, прислушалась. Я снова щёлкнул, взводя курок. И в этот миг её как ветром сдуло. Бросилась в сторону и тотчас исчезла в чаще молодого ельника. Остановилась там, зафыркала, закричала, завозилась.

Смотрю, с ели слезает медвежонок. За ним второй. И оба — в чащу, к мамаше. Хотелось, очень хотелось пристрелить одного медвежьего парнишку, да здравый смысл удержал: в клочья разорвёт меня их мать.

Чаща, в которой засела медвежья семья, была очень близко от меня, временами я видел медведицу между, ветками. Но стрелять не стал. Не мог я тогда стрелять не наверняка.

Так и остались они там. И дрозд мой с ними остался. А я ушёл.

В тот же день, часа через полтора, мне встретился ещё один кусок мяса в виде птицы. Это был глухарь. Он линял, не мог взлететь и бежал по земле. Сгоряча, обрадовавшись удаче, я выстрелил в качающуюся над травой голову убегающей птицы, не перезарядив ружья дробью. Пуля, припасённая для медведицы, в глухаря не попала. Моя надежда поесть исчезла в лесной траве.

После этого я уже ни разу не встречал дичи. Я ел тонкие кисловатые листочки лиственницы, жевал какую-то, похожую на пырей, траву, сосал свой кожаный ремень — и это была вся моя пища.

Но я продолжал идти. Во что бы то ни стало я должен был дойти до юрт. (Кто вперёд: я или смерть).

С каждым днём, с каждым часом убывали мои силы. Я ослабевал всё больше и больше. Ноги казались ватными — они подгибались и не хотели слушаться. Я мог преодолевать лишь несколько километров за сутки. Болота и речки стали для меня непреодолимыми препятствиями. Приходилось их обходить. Случалось, набредёшь на болото, повернёшь вдоль края, чтобы обойти, идёшь, идёшь, а край ещё загибается назад. Кружишься целый день, а вечером вновь подойдёшь к тому месту, откуда ушёл утром.