Array Array - Марина

— Меня интересует ваше отношение к труду: вы трудитесь потому, что вам нужны деньги, или…

— Конечно, нет, — перебивает его Яша, — профессия волочильщика — это мое призвание… Вообще, в работе, по–моему, самое главное — огонек…

— Хватит, спасибо… — усмехается режиссер и машет оператору, чтобы тот скорей перевел камеру на лица всех остальных, потому что остальные хохочут как сумасшедшие.

(Это единственное Яшино публичное выступление кончилось тем, что его на всю жизнь нарекли Яша Огонек.)

Яша хочет еще что–то сказать, но режиссер, видно, не дурак, ему все ясно.

Он опять ищет в толпе знакомых и, вглядевшись в лица, направляется к Сергею:

— Что, по–вашему, самое главное в любви?

Над Сергеем смеяться не смеют, но ухмылочки на некоторых лицах все же появляются — известна его печальная слава в этом смысле.

— Главное, по–моему, беречь ее… Потому что и в Душе и в организме ее запасы не бесконечны… — не поднимая глаз, говорит Сергей.

— Как это «беречь», сидеть с ней в уголке и пересчитывать каждую минуту, как деньги, все ли цело?

— Да нет, я не то… Просто надо любимых беречь… больше, ну, чем себя самого… Заботиться, чтоб все было правильно…

— Опять не понял: как правильно?

— Ну, красиво, что ли… Всегда вместе, без обмана… — мямлит Сергей.

Я стою рядом с ним, даже в объектив, наверное, влезла и чувствую, что краснею до слез. Я даже перестаю следить за режиссером, а он вдруг обращается ко мне:

— А что вы думаете по этому же самому вопросу?

— Я?

— Да, вы… Что же я думаю? Я думаю, что Сергей плохо врет.

Я думаю, что у него опять слишком суетливые жесты. Но не могу же я это сказать?

А режиссер ждет. Я оглядываюсь на девчонок: как в детстве, у доски, жду подсказки.

Лиля, Валечка и Кубышкина на верху блаженства. Они подпрыгивают, гримасничают, показывают, чтобы не терялась. Ждут, что я выдам что–нибудь смешное. Я лихорадочно соображаю, как бы мне поудачней отшу–титься, но кроме фразы из альбомчика Кубышкиной «Любовь — солома, сердце — жар, одна минута — и пожар», — мне в голову ничего не приходит. Я даже хочу ее сказать, но вовремя соображаю, что это социологическая анкета, а не КВН.

А режиссер, между тем, ждет ответа. Оператор снимает.

Ну что бы такое сказать? Не так казенно и лицемерно, как Яша и Сергей, а что–нибудь человеческое, нормальное. Нет. Не могу.

Время идет. Не могу. А в зале такая тишина, будто нет никого.

— Да уберите вы это! — вдруг кричу я на оператора и, неожиданно даже для себя, начинаю плакать.

— Уберите, уберите… — говорит режиссер, — нам и этого достаточно…

Звенит звонок с обеда.

— Можете разойтись, товарищи, — говорит режиссер, останавливаясь рядом со мной, — задержитесь на минутку…

Я уже не плачу и готова нападать.

— Что же вы нам не ответили?

— А зачем задавать дурацкие вопросы?

— Вы так считаете? Мне неудобно так считать и, главное, настаивать

этом, поэтому я молчу.

— Понимаете, мы ведь кино.. А в кино совсем не обязательно говорить что–то вслух… Говорить может и лицо, глаза… У вас такое лицо…

— Какое есть…

— Не расстраивайтесь… Я же не говорю, что плохое… Для кино важно, чтобы оно просто–напросто было…

— Вы меня поэтому и выбрали?

— Может быть… Так вы не возражаете, если мы покажем вас, как удалось снять?

— Не возражаю. — Вообще–то я возражала бы, но мне жалко режиссера, такой у него просительный тон.

— Разрешите ваш адрес?

Я диктую ему адрес, фамилию, имя, отчество полностью. Зачем?

На прощанье он подает мне руку. Вот почти что сбылась моя мечта! У меня «лицо», со мной разговаривает режиссер, просит о чем–то! Правда, это не такой уж блестящий режиссер, как мне хотелось бы, ну да разве выбирают?

— Что же ты молчала? — усмехается Сергей.

— Так ведь ты все за меня сказал.

— Но ведь ты умеешь говорить лучше, чем я.

— Не всегда… Зато у тебя открылся дар.

— Ты издеваешься?

— Может быть…

— Ну, сама посуди, ведь это же официальная передача.

— Поэтому вдвойне противно.

— Ну что ты хочешь от меня?! Ну что ты все время треплешь мне нервы?

— Я от тебя ничего не хочу. Уже давно ничего не хочу!

— А от себя ты чего–нибудь хочешь? Ну что ты все издеваешься надо мной, а сама–то что? Ну что ты такое?

— Я некрасивая женщина в очках. И все.

— Брось трепаться, это давно уже не так…

— Тогда не знаю… Я хочу оглядеться, пожить, посмотреть.

— Ну что у тебя за жизнь? Что ты видишь? Что ты корчишь из себя черт знает кого? Ну, потрепалась там о всяких принципах, так уже и хватит. Теперь надо подумать, как жить дальше. Детство кончилось.