Array Array: Марина

Дорога вступает в деревню. По улице гуляют куры и Новичихины гуси. Гуси — дрянь. Однажды они чуть не до смерти заклевали Семеновну. Насилу бабка Захариха отбила. Гуси не любят красный цвет, а у Семеновны все платья почему–то красные. Она выжидает за углом Новичихиного дома, пока гуси хоть немножечко разбредутся и можно будет проскочить к избе бабки Захарихи… Но гуси и не думают разбредаться. Опять придется кричать на всю деревню.

— Бабка За–ха–ри–ха–а–а!!! Бабка За–ха–ри–ха–а–а!!! — кричит Семеновна.

— Чего ошалеваешь? — это из дома бабки Захарихи выскочила Зинка–лавочница. Зинка торгует в магазине, а магазин рядом с домом бабки Захарихи. А кто в деревне днем по магазинам ходит? Вот Зинка и сидит целыми днями у бабки Захарихи.

Языней мелет, дух портит, — обычно говорит дед Захар.

Семеновна быстренько пролетает мимо Новичихиного Дома и влетает в сени к бабке Захарихе. Даже через сени на всякий случай пробежала, но в избу вошла спокойно.

— Здрасьте к вам, — сказала и поклонилась, как большая.

— Кровушка моя пришла. Миленький мой приволокся, — залопотала бабка Захариха.

Следом за Семеновной вошла Зинка и плюхнулась на лавку.

Зинку Семеновна не любит. Зинка — вредная. Она пристает к Семеновне со всякими неприятными вопросами, вроде: «Это что ж тебя мамочка с новым папочкой навек сюда забросили? Сами булку едят, а ты тут кукуй?» Это раз. Дальше… Зинкин сын Колька — ябеда. Это два. И еще у Зинки страшный голос и усы, как у мужика.

— А Петьку–то твоего, что, опять с трактора сняли? — сразу же пристала Зинка.

— Какое ребенку дело до этого? Ну скажи ты мне?! — возмутилась бабка Захариха.

— Она его горазд жалеет, — сипло засмеялась Зинка.

— Сняли и сняли. Не нам судить.

Бабка Захариха засуетилась по шкафчикам. Собирала Семеновне гостинцы.

— Что мамка пишет? — не унималась Зинка. Семеновна с достоинством промолчала. Бабка Домаша наказывала молчать про мамку.

— Молчи, молчи, военный трофей. Кто грамофон ерманский привез, а кто и фронтовичку двухвершковую, — не успокаивалась Зинка.

— У–ту! Молчи ты сама, баба дурная, слеподырая. Все не забудешь никак, что Гришаня не тебе сырень ломал? — прикрикнула бабка Захариха.

— Нету таперича Гришани, — не мужским, а жалостным бабьим голосом ответила Зинка и пошла открывать лавку: Канафеевна за солью явилась.

— Ты эту дуру сипатую не слушай. У нее–то и слов путных нетути, — сказала бабка Захариха. Она достала сладкой сахарной свеклы, яйцо «в шапочку», сушеных раек. Полезла в печку за картошкой.

— Ешь, мой жалостный, золотой мой, кровушка моя…

Семеновна сидела на лавке, болтала ногами и ела сладкую свеклу.

Бабка Захариха рассуждала вслух:

— Ты их не слушай… Твоя мамка хорошая…

— На карточке — как картинка, — согласилась Семеновна.

— Вот парни ее и любили. И с дитем взяли.

— С каким дитем?

— С золотым, посеребренным. Скоро приедут за тобой. Увезут мою кровушку, увезут с ясным глазынькам. да и что ж мы без тебя делать будем? Кого нянчить нам? Был бы жив наш Егорушка, были б и у нас деточки… Д все война. Все эта зараза белоглазая.

Война была давно. Когда Семеновна родилась — война уже кончилась. Теперь в войну только ребята играют. Семеновна вспомнила про ребят и слезла с лавки.

— Спасибо за хлеб–соль, пойду…

— Куда, хвороба?

— К ребятам…

— Сегодня не ходи. Бабка твоя вечером к нам придет. В бане помыться. Праздник завтра большой. Ильин день.

— Ильин день — работать лень, — пробормотала Семеновна Петькину поговорку.

— Чего ты там сковычешь? — спросила бабка Захариха.

— Да так. Пойду помаленьку, — Семеновна спрыгнула с лавки. Надо же навестить своих смыковских приятелей.

Она вышла на улицу, опасливо проскочила мимо гусей и побежала к Городищу, где обычно собираются смыковские ребята.

Городище — это огромная гора, покрытая ольшаником. Зимой с нее хорошо кататься на санках, а летом можно просто кубарем. У Семеновны из–за Городища все ноги в синяках.

У дома Зинки–лавочницы много всякого народа: Любка косая, Валерка Егорихин, Васятка Уткодав, Зинкин сын Колька. Все они сгрудились около чего–то интересного. Семеновна подошла поближе и остановилась, раскрыв рот. Рядом с Зинкиным Колькой, посвечивая на солнце серебряным рулем, стоит голубой велосипед. Ребята смотрят и молчат, торжественно раскрыв рты и морщась в лучах велосипедного сияния. Колька треплет велосипед по сиденью и один позволяет себе ухмыляться.