Array Array - Марина

— Ты что так смотришь? — шепотом спрашивает она и останавливается.

— Бедная ты моя, бедная, — говорю я уже вслух.

— Что ты так смотришь!!! — кричит она.

Я беру ее тонкую, озябшую голую руку. Я стискиваю эту слабую руку, она отвечает на мое пожатие, потом мы переплетаем пальцы, и мне хочется плакать от нежности к ней. Я не позволю ей умереть раньше меня, я не позволю ей болеть, мучиться, страдать. Низость — она ведь не наследственная?

Так, сцепив пальцы, не говоря ни слова, мы доходим до Витькиного дома.

Вот уже и апрель. Первое апреля. Дурацкие розыгрыши. Моя дочь по поводу первого апреля хотела закатить бал.

— А кого ты позовешь? — спросил я.

— Моих друзей.

— Кто твои друзья?

Ей на этот вопрос отвечать не захотелось. А могла бы. Наглости нам не занимать.

— Кто бы ни был… — буркнула она, — это мои, а не твои друзья… Я не должна спрашивать разрешения на дружбу.

— И не спрашивай. Только не заставляй меня дружить с каждым новеньким…

— Ну чем тебе не нравится Алина?!!

А чем мне, действительно, не нравится Алина? Нравится мне Алина. Барышня умная, злая, тертая, с воображением. Вокруг Алины существует эдакое силовое. поле ума пополам со злостью. Страшна и притягательна, умна и несчастна. Через все переступит, если понадобится. Можно уважать. Можно влюбиться, если, конечно, не очень привередлив к женской внешности. А кто сейчас привередлив? Другие моды. Другие характеры. Все было бы хорошо в Алине, только… Только раньше сюда приходила другая. Которую Алина походя ограбила. На счастье той, другой, и на свое несчастье. Та мне нравится больше, хотя я, как взрослый человек, не могу винить Алину.

Но мне нравится, что моя дочь такая взрослая… Что она тоже может не винить. Может сменить ту на эту, и не моргнув глазом, удивиться: а что же тут такого? А та, другая, в больнице… Впрочем, там, кажется, идет на поправку.

Я долго думал: навещать ли мне ее? Я ведь помню то секундное выражение отвращения на ее лице, когда я, старый дурак, заговорил с ней о любви. Не вовремя, потому и сорвалось. И хорошо, что сорвалось. Что бы делала она в моем доме, как совместил бы я ее, второго ребенка, со своей единственной, неповторимой дочуркой?

Миновало меня это горе. И это счастье. И я решил, что нет, не пойду я к ней, зачем. А потом похороны Haташи Лaгутиной, воспоминания о похоронах Зины, мысли о Лешиной вине, о своей вине. Сухие и страшные Машкины глаза…

После похорон я не спал всю ночь. Думал о Зине, о Наташе о Марине. Не таких бы вам партнеров, милые. Я самодовольный дурак, принимающий всех и вся, занимающийся делами, половина из которых не дела, а так, химеры. На все и на всех меня хватало, кроме моей замерзающей от недостатка любви жены.

Где те, на кого я тратился? Помнят ли они, как меня зовут? Где те дела, важность которых я считал несомненной? Ну, несколько нахалов с моей и божьей помощью устроили свои делишки, получили свой кусок пирога. Не те были дела, не те были друзья. Слишком много дел, слишком много друзей.

В общем, с утра после той ночи я решил, что должен все–таки навестить Марину. И рад был, что сделал это.

Вставать ей еще не разрешали, и я сидел с ней в палате, у больничной койки. Говорить надо было тихо, потому что и здесь было много обычных для больницы любопытных старух. Марина смотрела на меня прямо, не потупляясь, и это, к моему великому облегчению, было единственным, что могло мне сейчас помочь. Но она была так худа, так голуба и так некрасива, что я опять почувствовал прежнее: а вдруг она никому, ну совсем никому не будет нужна, и тогда останусь только я. Я обойдусь без нее, красивой, здоровой, довольной, а вот такая….

Она расспрашивала про похороны, про самочувствие Виктора. Я признался, что Витька нравится мне все больше и больше, умолчав, что он нравится мне больше моей дочери. Он вел себя с редким достоинством, на поминках как–то удивительно тактично останавливал больные для Леши разговоры, а эти опасные разговоры тут и там возникали, был подчеркнуто вежлив с Зоей, на которую многие косились. Эти судьи всегда знают, кто виноват, когда уже ничего сделать нельзя, хоть тогда, когда было можно — не ударили палец о палец. И как это Витька получился такой чуткий, такой интеллигентный? Ну а потом Марина спросила меня про мою Анюту. Не мог я ей рассказывать об Анькиных выкрутасах, о визитах приятной во всех отношениях Алины (кстати, приходит она вместе со Стасиком, которого в руках Алины Анька враз оценила). Ничего этого я ей и не рассказал. Ходит в институт, учится. Говорил так, как говорил о школе, куда она тоже ходила, тоже училась. Кстати, и это мне не нравится: ровность, безнатужность ее успехов, этакая несгибаемая хорошистка, не двоечница и не отличница.