Array Array - Марина

Ну хоть бы на секундочку влезть в ее шкуру и узнать, что она обо мне думает. А если какую–нибудь гадость или, того хуже, совсем ничего?

— Клим, привет, — сказала Эммочка, — иди сюда, я тебе кое–что скажу…

Вид у Эммочки был загадочный. Она схватила меня за уши, притянула к себе и затараторила:

— Слушай, Клим, тут ходит Крошка Цахес, она хочет увидеть Маринку. Скажи Ксане, чтоб она отозвалась на Маринкино имя, уж мы посмеемся…

Я понимал, что это какая–то девчоночья чепуха и мужчине неприлично в ней участвовать, но отказать Эммочке не мог.

Пошел под лестницу, пробубнил всем «здрасьте» и отозвал Ксану:

— Эммочка сказала, чтоб ты отозвалась на Маринино имя. Крошка Цахес хочет знать, кто у нас Марина.

— Ах стерва! — завопила Ксана. — Мало того что она довела Маринку до больницы..,

— Как… до больницы?

— Увезли сегодня утром с воспалением легких. Мне какой–то ее приятель звонил.

Ксанка, как всегда, преувеличивает. До воспаления легких Крошка Цахес никак Маринку довести не могла. Но то, что Маринка в больнице, — не пустяки. А Стасик рассуждает про свои поруганные чувства. Им, с чувствами, можно делать пакости, их чувства все понимают и оправдывают.

— Да чего ты отсвечиваешь, садись с нами, — сказала Ксанка и пихнула меня на скамейку, а сама выставилась, готовая к бою.

Я сидел, зажатый между Ермаковой и Лаурой, и боялся вздохнуть. Видел только щеку Лауры, которая медленно, но верно наливалась пунцовой тяжестью. Мочка ее уха светилась перед моим скошенным в ее сторону взглядом, отвести его я не мог.

— Марина! Морозова! — раздался звонкий крик Эммочки. Она кричала как в лесу.

— Что? — не своим голосом ответила Ксанка и пошла на голос.

Вообще–то она всегда не ходит, а ломится, сбивая с ног тех, кто стоит на пути, топая и размахивая руками. Но сейчас она шла в образе. Актриса все–таки! Шла, нагнув голову, бочком, легко, неслышно, ну прямо точно так, как ходит Маринка.

— Чего это она? — удивился Игорь.

— Молчи. Так надо, — сказал я.

— Клим, ой, ну скажи, ну скажи, пожалуйста, ну в чем дело? — вдруг дернула меня за рукав Лаура, будто все ничего, будто все у нас с ней нормально.

— Крошка Цахес просила показать ей Марину, — точно так же делая вид, что у нас все в порядке, ответил я.

— Что она еще хочет? Вчера со Стасиком приперлась на день рождения к Ане Воробьевой, так ей и этого мало….

— Пойдем, поглядим, что будет, — потащила меня за собой Ермакова, — мне одной неудобно.

Скрыть своего интереса к чужим делам Валька не может. Все ее уже давным–давно раскусили, презирают, не любят, но она даже не понимает за что. Ей и в голову не приходит, что это неприлично. Казалось бы, хитрая девица, но хитрость, я это понял, ума не заменяет. И воспитана дурно. А кто из нас воспитан на пятерку с плюсом? Но остальные как–то приглядываются, учатся, перенимают. И тут, по–моему, кроме головы на плечах ничто не поможет. А уж злоба, зависть и хитрость только от недостатка серого вещества. Не видел я благородных дураков, бывает только или–или, а уж самодовольны только дураки. Если, сделав пакость, ты хотя 6ы понимаешь, что это пакость, то, наверное, можно рассчитывать, что ты не абсолютный подонок.

Вначале я думал: ничего не исправишь, надо только зарубить на носу этот урок и жить дальше. Но нет, оказывается, мало заучить урок. Мало того что этот поганый случай навсегда останется при мне. А Лаура? Она–то в чем виновата? Ей–то зачем этот урок? Чтоб впредь никому не верила, подозревала? А может, она только своей доверчивостью и была хороша?

Говорят, сердцу не прикажешь… Сердцу не прикажешь? Нет, сердцу прикажешь! Прикажешь!

И тогда я сделал маленькую попытку встать на ее место. А как же она, бедная, справится с этой бедой? И не имею я права за счет Лауры получать такие шикарные жизненные уроки. Я должен и с п р а в и т ь. То есть это я сейчас так ясно излагаю весь ход моих мыслей. Тогда я брел на ощупь, ненавидел то ее, то себя. Но ненависть к другим — она бесполезна, она ничего не дает, разве что делает нас хуже. А куда уж хуже? И тогда я разозлился на себя.

И стоило мне разозлиться на себя, как я увидел, что Лаура — хорошая. Хорошая, и все. Бедная, обиженная мной, красивая и хорошая. И не только что она меня не стоит, а я не стою ее. Может, именно это все они называют любовью? Но тогда любовь требует усилий. Но что это я…

Ермакова тащила меня к группе: Эммочка, Крошка Цахес и Ксана. Атмосфера предгрозовая, уж Ксанка без скандала не обойдется. И я знал, что должен быть с ней. Подошли и Игорь с Лаурой.